* * *
На меня тоска напала.Мне теперь никто не пара,
не делю ни с кем вины.
Землю русскую целуя,
знаю, что не доживу я
до святой ее весны.
Изошла из мира милость,
вечность временем затмилась,
исчерствел духовный хлеб.
Все погромней, все пещерней
время крови, время черни.
Брезжит свет — да кто не слеп?
Залечу ль рассудка раны:
почему чужие страны
нашей собственной добрей?
У меня тоска по людям.
Как мы истину полюбим,
если нет поводырей?
Не дослушаться ночами
слова, бывшего в начале,
из пустыни снеговой.
Безработица у эха:
этот умер, тот уехал —
не осталось никого.
Но с мальчишеского Крыма
не бывала так любима
растуманенная Русь.
Я смотрю, как жаждет жатва,
в задержавшееся завтра,
хоть его и не дождусь.
Что в Японии, что в Штатах —
на хрена мне их достаток, —
здесь я был и горю рад.
Помнит ли Иосиф Бродский,
что пустынницы-березки
все по-русски говорят?
«Милый, где твоя котомка?» —
вопрошаю у котёнка,
у ромашки, у ежа.
Были проводы недлинны,
спьяну каждому в их спины
все шептал: «Не уезжай…»
А и я сей день готовил,
зрак вперял во мрак утопий,
шел живой сквозь лютый ад.
Бран был временем на измор,
но не сциклился с цинизмом,
как поэт-лауреат.
Ухожу, не кончив спора.
Для меня настанет скоро
время Божьего суда.
Хватит всем у неба солнца,
но лишь тот из них спасется,
кто воротится сюда.
Комментариев нет:
Отправить комментарий