Владимир Корвин-Пиотровский

Плач Ярославны

                         Koпia поютъ на Дунаи. Ярославнынъ
                         гласъ слышитъ; зегзицею незнаемъ
                         рано кычетъ…
                                                    Слово о полку Игореве

1

Темный лоб в огневой насечке, —
Не атлас, не шелк, не парча – —
Раздобыли во всем местечке
Залежалый кусок кумача.
Темный лоб перерезан шрамом,
В веки врезаны два пятака, —
Есть в местечке такая яма,
Где бессрочны все отпуска.
Проходили, прошли, и мимо, —
Снегом, ветром следы замело – —
Что, товарищ, так нелюдимо
В три морщины ты сжал чело?
Не тужи, не робей, не надо, —
Задувает в зарю трубач,
Это конница Сталинграда
За тобой развернулась вскачь.
Ухарь ветер усы косматит,
От галопа душе бодрей,
Разошелся, снарядов хватит,
В ярой одури гром батарей – —
Будет, будет вином багряным
Угощать молодых подряд
В чистом поле на свадьбе пьяной
Молчаливый курносый сват.
Будет кланяться миру в пояс,
Обнимать за дружком дружка, —
Слышу, слышу – княгинин голос
Окликает сквозь дым века.

2

В Новеграде, в Путивле старом,
Лишь заря прозвенит в окно,
На стене городской, над яром,
Раздувается полотно.
То не лебедь поет, тоскует,
В море синее бьет крылом, —
Ярославна в зарю кукует,
Припадает к земле челом.
– Полечу, – кычет, – вдаль зегзицей,
– За Каял, за реку быстру —
Ярославна-свет вещей птицей
Просыпается поутру.
– Долечу, – кычет, – к тем ли воям
Что курганная степь взяла, – —
Ржала медью, к лихому бою,
За холмами ночная мгла.
Где рядами легли шинели
На зеленый, на конский луг,
Плавит жажда на княжьем теле
Огневую свою стрелу.
Я рукав омочу бобровый
В тот Каял, в ту реку быстру,
На виске его шрам суровый,
Росчерк сабельный оботру…
Солнце, солнце, почто простерло
Ты лучи над родным полком?
Пылью каменной выжгло горло,
Заслепило глаза песком.
Губы милого жаром серым,
Смертной жалобой сведены – —
Ярославна уходит в терем
На заре с городской стены.

3

Снилось мне, – на горах, на черных,
Пеленали в холсты меня,
И коньки в теремах узорных
Поломались к закату дня.
Замешали в вино отраву,
Дали выпить мне то вино,
В синем кубке лихие травы
Оплели корневищем дно.
У колчанов открыли тулы,
Часто сыпали мне на грудь
Крупный жемчуг, и долгим гулом
Ворожила ночная муть…
Смутный сон. На походном ложе,
На тесовом, я ждал утра,
И твой плач, на туман похожий,
Стлался медленно вкруг шатра.
Барабаны пробили зорю,
Батарейный трубил трубач – —
Между Волгой и Черным Морем
Встал к полудню твой древний плач.
Все бугры зацвели полками,
И я слышал, – трубя, звеня,
Прорастала земля веками
У копыт моего коня.
И я видел, – в сквозные ткани,
В жемчуг матовый убрана,
Уплывала в речном тумане
За певучей волной волна.

4

То не лебедь поет, тоскует,
В море синее бьет крылом, —
Ярославна в зарю кукует,
Припадает к земле челом – —
Ты не плачь, Ярославна, в зори,
Ты в зарю на стене не плачь, —
Скачет долом, летит с угорий
Твой кудрявый лихой трубач.
Вон ширяет все выше, выше,
И куда ни взмахнет рука, —
Красным золотом камень вышит,
Кровью вздыбленной седока.
В Новеграде, в Москве, во Пскове
И на Волге шумит-звенит,
В снежный голос косматит брови,
Распускает в метель ремни.
Выкликает орлов на зори,
Орлий клекот по всей земле,
От соленых чужих поморий
До путивльских родных полей – —
Кони ржут за Сулой, за Доном,
Щит багряный ведет полки,
В дымный трепет, в степные гоны
Брошен перстень с твоей руки.
Запушился морозной пылью,
Закружился в седой волне,
Пал в года лебединой былью,
Вещим словом на сердце мне.
Где каспийская степь безводней,
Распаялся, прожег песок – —
Но не плачь, ты не плачь сегодня
На стене в заревой восток.
Скачут кони, несутся лихо,
Всем видны, далеко слышны – —
Ярославна уходит тихо
На заре с городской стены.
Игоревы полки
И та же степь, и тот же зной,
Лазурь над глиной и песками, —
Знакомый путь передо мной,
Поросший ржавыми веками.
Сверкнет дорожный бубенец,
Переплеснется воздух четкий,
И за курганами беглец
Вздымает пыль стальной походкой.
Опять ордынская стрела
В колчане зреет и томится,
И в узкой балке расцвела
Багряной былью сукровица.
Неистребимы и легки,
Кудрявым Игорям на смену,
Спешат веселые полки
Забрызгать степи конской пеной.
Сухие стебли ковыля
Срезают кони удилами, —
И стала русская земля
За невысокими холмами.
Все та же степь, и тот же хруст,
Блуждают сумерки в овраге,
И неприметный к ночи куст
Стал тяжелей от росной браги.
Печаль дорожная звенит
Крылом подбитым журавлиным,
От граней дымчатых в зенит
Струится тень широким клином.
Несется полночь на коне,
Томится ратник в поле чистом,
На половецкой стороне
Смерть пляской тешится и свистом.
Предгрозовой тяжелый пар
Гнет долу тощие бурьяны,
И синей молнии пожар
Поют тревожные баяны.
Но жаркий шлем закинут в Дон,
Заря скрипит над волчьим логом, —
Летит с попутным ветром звон
Лебяжьим пухом по дорогам.
Мне по обочинам пустым
Дано трубить в мой рог суровый
И призывать далекий дым
В забвенье рухнувшего крова.
Но снилось – вызрела стрела,
И дева вещая Обида
По бездорожьям и телам
Прошла от Кеми до Тавриды.
Как птица древняя, в ночи
Кричала сонная телега,
И пересохшие мечи
Тупились в ярости набега.
Горели заревом костры,
Дымилась степь кремневой пылью,
И все овраги и бугры
Цвели всю ночь багряной былью.
И знал, – от зарева проснусь, —
Звеня железными полками,
Придет и снова станет Русь
За невысокими холмами.
Костями рылась борозда,
Ломались крепкие орала,
И темной гибели узда
Ладони кровью обагряла.
Но трудный полдень согнут в рог, —
Веселый Игорь скачет прямо
И в каждый встреченный порог
Звенит победными ветрами —
Широкий ветер освежит
Немой простор земного круга,
Перемешает рубежи
И дали вымеряет туго.
Росой коснется пыльных губ,
Дождем прольется над долиной
И в кирпичи высоких труб
Плеснет размеренной былиной.