Ярослав Смеляков

Борис Корнилов

Из тьмы забвенья воскрешенный, 
ты снова встретился со мной, 
пудовой гирею крещенный, 
ширококостый и хмельной. 

Не изощренный томный барин — 
деревни и заставы сын, 
лицом и глазками татарин, 
а по ухватке славянин. 

Веселый друг и сильный малый, 
а не жантильный вертопрах, 
приземистый, короткопалый, 
в каких-то шрамах и буграх. 

То буйный, то смиренно-кроткий, 
то предающийся греху, 
в расстегнутой косоворотке, 
в боярской шубе на меху 

Ты чужд был залам и салонам 
так, как чужды наверняка 
диванам мягкого вагона 
кушак п шапка ямщика. 

И песни были!.. Что за песни! 
Ты их записывал пером, 
вольготно сидя, как наездник, 
а не как писарь за столом. 

А вечером, простившись с музой, 
шагал, куда печаль влекла, 
и целым час трещали лузы 
у биллиардного стола. 

Случалось мне с тобою рядом 
бродить до ранней синевы 
вдоль по проспектам Ленинграда, 
по переулочкам Москвы. 

И я считал большою честью, 
да и теперь считать готов, 
что брат старшой со мною вместе 
гулял до утренних гудков. 

Все это внешние приметы, 
быть может, резкие прости. 
Я б в душу самую поэта 
хотел читателя ввести. 

Но это вряд ли мне но силам, 
да и нужды особой нет, 
раз ты опять запел, Корнилов, 
наш сотоварищ и поэт.