Борис Чичибабин

ЛЕРМОНТОВ

Над землею вдóвой,
рея и звеня,
на березах вдоволь
желтого огня.

Прямо в душу свет их
льется на Руси.
На прохожих с веток
дождик моросит,

да свежеет запад,
да из головы
не выходит запах
вянущей травы…

Только лес узнает,
сохранит навек,
до чего бывает
нежным человек.

Он идет сквозь август,
мальчик и кунак, —
пьяного вина вкус
на его губах.

Полежит в осоке
у глухих озер —
лоб его высокий,
удивленный взор.

Весь — единый мускул,
будто тянет ром
чуть припухшим, узким
под усами ртом.

И не вспомнит в прежнем
радости простой,
часу, чтобы брезжил
музыкой дроздов.

Если только были
у него друзья,
полегли, забыли,
их обнять нельзя.

Где ж вы, смех и радость,
слезы и любовь,
песенка и парус
в дымке голубой?..

Или вместо счастья
век ему дано
звать, не достучаться
в сердце ни в одно, —

в лихорадке, в пене,
в скрежете зубов,
ангельское пенье
слыша над собой, —

и про каждый случай,
прожитый душой,
говорить, что лучший
выпадет ужо?..

…Ну совсем, как мальчик,
засмеется вдруг,
станет меж ромашек,
поглядит вокруг.

Золотея житом,
брызгаясь росой,
вот он весь, лежит он,
край его родной.

Воздух густо-синий
полон паутин,
сосны да осины
стали на пути.

И душа не зябнет,
и тишает шаг, —
с падающих яблок
шорохом в ушах.

Ах, не я ль, не теми ль
зорями пьяним,
на чужбине в темень
мучился по ним?

И теряя разум,
вытянув ладонь,
свет и горечь разом
на душе младой.

Мать — земля родная,
петушиный гам,
до конца, до дна я
всё к твоим ногам.