Евгений Рейн

АВАНГАРД

Это все накануне было,
почему-то в глазах рябило,
и Бурлюк с разрисованной рожей
Кавальери казался пригожей.
Вот и Первая мировая,
отпечатана меловая
символическая афиша.
Бандероль пришла из Парижа.
В ней туманные фотоснимки,
на одном - Пикассо в обнимку
с футуристом Кусковым Васей.
На других - натюрморты с вазой.
И поехало и помчалось -
кубо, эго и снова кубо,
начиналось и не кончалось
от Архангельская и до юга,
от Одессы и до Тифлиса,
ну, а главное, в Петрограде -
все как будто бы заждалися:
"Начинайте же, Бога ради!"
Из фанеры и из газеты
тут же склеивались макеты,
теоретики и поэты
пересчитывали приметы:
"Значит, наш этот век, что прибыл...
послезавтра, вчера, сегодня!"
А один говорил "дурщилбыр"
в ожидании гнева Господня.
Из картонки и из клеенки
по две лесенки в три колонки
по фасадам и по перилам
Казимиром и Велимиром.
И когда она все сломали,
и везде не летал "летатлин",
догадались сами едва ли
с гиком, хохотом и талантом,
в ЛЕФе, в Камерном на премьере,
средь наркомов, речей, ухмылок,
разбудили какого зверя,
жадно дышащего в затылок.