Аркадий ПРЕСМАН

Ташкент. 1942

В Ташкенте на улочке старой,
где в солнечных пятнах дувал,
под крышей причудливой, странной
чайханщик очаг раздувал.

Сноровисто и без оплошки,
вблизи от садовой тропы,
лепил самолично лепёшки,
вникал в бормотанье шурпы.

Во время грозы всенародной,
когда за плечами беда,
желанной была и угодной
какая придётся еда.

Скрипели в пути чемоданы,
стирались подмётки сапог,
наивные рушились планы,
менялись маршруты дорог.

Блокадников тех, что бесплотно
стояли к дверям чайханы,
кормили почти что бесплатно
по льготным талонам войны.

Пайковый лаваш без обмана
кроили не вкривь и не вкось…
– Смотрите, Ахматова Анна, –
однажды в толпе пронеслось.

Кипенье расплавленной лавы,
бушующей в недрах войны,
из города пушкинской славы
её привело к Навои.

Стояла не в рубище ветхом,
а в шёлковом платье своём,
стояла в наряде заветном
не смерти, а жизни послом.

Кольцо и сиянье браслета
сберечь от барыг не смогла,
но платье любимое это
в нелёгкие дни сберегла.

Ещё пепелища дымились,
ещё полстраны под врагом,
а вешние вехи светились
в её дневнике путевом.

Не спутались даты и сроки,
и главный не кончился бой,
но мужества дивные строки
дышали особой судьбой.

Они одолеют и беды,
и горе, что сеет война…
Казалось, что в платье Победы
Ахматова облачена.