Георгий Долматов
Женщина и поэт
Пьеса в трех действияхДействующие лица :
Сергей Есенин
Владимир Маяковский
Борис Пастернак
Иосиф Бродский
Андрей Вознесенский
Евгений Евтушенко
Георгий Долматов
официанты
массажистки
Действие первое
Швейцария. Гостиная в загородном альпийском отеле . За огромным столом сидит Сергей Есенин, что-то быстро пишет, рядом с ним остывший кофе. В кресле у окна сидит нога на ногу Владимир Маяковский, рассматривает новые ботинки. На диване полу- лежа расположился Иосиф Бродский.
Сергей Есенин. (Оторвавшись от текста) Послушайте , господа:
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...
. . . . . . . . . . . . . . .
Теперь года прошли,
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
Иосиф Бродский. Но вы это уже давно написали , если мне не изменяет память в 1924 году.
Сергей Есенин. Неужели?
Иосиф Бродский. Да, это давно уже классика, вершина русской поэзии, в школе проходят.
Владимир Маяковский. Вершина? Может быть.
Иосиф Бродский. Сергей Александрович, а вы не помните свои последние часы? Как и отчего вы умерли?
Сергей Есенин. (Морщит лоб) Ни черта не помню!
Иосиф Бродский. И вы тоже, Владимир Владимирович?
Владимир Маяковский. Как же, уснул и … не проснулся. А ,впрочем, какое это имеет сейчас значение?
Иосиф Бродский. А вы знаете, что все время после вашего ухода из жизни по сей день ученые и литераторы бьются над этим вопросом и никак не придут к точному, открывающему все тайны и завесы, ответу.
Владимир Маяковский. Неужели наша жизнь до сих пор кому-то интересна?
Сергей Есенин. ( Глядя на электронные часы, на стене) Судя по этому прибору, сегодня пятница 27 июня 2015 года… Это сколько же годков пролетело!?
Владимир Маяковский. Выходит, мне сейчас 122 года, а вам, Сергей Александрович, 120 ?
Иосиф Бродский. Все верно. А мне всего 75…
Сергей Есенин. С такими –то годами вам жить да жить еще!
Иосиф Бродский. Неизбежный инфаркт сердца, умер в 55 лет…
В комнату входит Евгений Евтушенко, здоровается со всеми.
Иосиф Бродский. Вот с кого пример брать надо, Владимир Владимирович, Сергей Александрович! С вашими 27 и 30 годами! Евгению Александровичу – 82 полных года!
Евгений Евтушенко. О чем речь , господа? Я что-то не совсем понимаю.
Сергей Есенин. Все верно. Нас понесло куда-то в сторону. Дело в том, что мы собрались сейчас здесь по просьбе одного человека, чтобы предоставить все свое самое лучшее , написанное когда-нибудь о женщине…
Владимир Маяковский . А Иосиф Александрович нас всех с панталыку сбил!
(Все смеются)
Сергей Есенин. (Вытирая слезы) Это что же получается , братцы!? Я – Александрович, Иосиф и Женя к нам приписался!?
В гостиную быстрым шагом входит Андрей Вознесенский.
Андрей Вознесенский. Здравствуйте , господа! Извините за опоздание.( Обнимается со всеми присутствующими)
Иосиф Бродский. Еще один покойничек.
Андрей Вознесенский. Ты это о чем?
Иосиф Бродский. Да все о том же. Из всех присутствующих, только Евгений Александрович здравствующий до сих пор среди нас.
Андрей Вознесенский. Да-да. Ну и как там сейчас, Евгений Александрович?
Евгений Евтушенко. Да плохо , Андрюшенька! Поэзия в загоне, нано технологии и падающие «Протоны» важнее, понимаешь!
Андрей Вознесенский. Да, плохо дело. А нас –то хоть вспоминают?
Евгений Евтушенко. Не только вспоминают- классиками сделали, памятников понаставили. Особенно Владимиру Владимировичу.
Владимир Маяковский. Иди ты!?
Евгений Евтушенко. Да. Театр в вашу честь назвали, метро, теплоходы и прочее…
Сергей Есенин. Прав ты был в наших с тобой дискуссиях.
Евгений Евтушенко. Книги переиздают , правда, не очень большими тиражами, сейчас все в электронном виде больше, чем в привычных бумажных носителях.
Входит Борис Пастернак. Вознесенский и Бродский встают.
Борис Пастернак. Владимир Владимирович, Сергей Александрович (Встал посредине гостиной) Давайте забудем все и на мировую!?
Владимир Маяковский. Я согласен , Борис Леонидович! (Они обнимаются)
Сергей Есенин. ( Обнимает Пастернака) Кто старое помянет…
Входит после предварительного стука официант , толкая перед собой тележку с закусками и алкоголем. Быстро накрывает на стол и с перевернутым лицом испаряется. Поэты наливают бокалы и дружно выпивают.
За столом в гостиной отеля слегка захмелевшая веселая компания поэтов. Они с удовольствием выпивают и закусывают всем, чем в достатке накрыт стол. Евтушенко одет в белые легкие брюки и любимую рубашку с «огурцами», на ногах легкие сандалии. Бродский в темном дорогом костюме, но сейчас пиджак снял и повесил на спинку стула. Они с Маяковским беспрестанно курят. На Маяковском современная тенниска и джинсы, на ногах ярко –желтые ботинки из дорогой кожи. Есенин одет в легкий летний костюм бежевого цвета без подкладки, на ногах дорогие сандалии.
Пастернак в белой рубашке с засученными рукавами и темно-синих брюках, в темных же ботинках. На столе тонко нарезанные мясные и рыбные закуски, солянка, салаты, охлажденная водка ,армянский и грузинский коньяк.
Евгений Евтушенко. Попробуйте «Сараджишвили» , не пожалеете.(Наливает Вознесенскому и Бродскому, затем себе)
Сергей Есенин. Мы с Владимиром Владимировичем столового вина № 21 братьев Смирновых, с вашего позволения, а вы , Борис Леонидович?
Борис Пастернак. С удовольствием.
Иосиф Бродский. Владимир Владимирович В вашем поэтическом даре всегда была очень сильна лирическая струя. В самые ранние годы появляются стихи, обращенные к той, что на всю жизнь станет вашей Музой, — Лиле Брик.
В то ваше время, когда развертывалась полемика: может ли и должен ли современный писатель обращаться к интимным переживаниям, к теме любви, вы посвятили ей поэму "Люблю". Но это чувство любви воспринимается и отражается поэтом не так, как оно воспринималось и отражалось в традиции классики XIX в. Это не только глубоко личные переживания. Еще более далеко это от того, что подразумевают под любовью обыватели.
ВЛАДИМИР Маяковский . Я ухаживал за Лилей бурно, безоглядно. Мне нравилось и то, что передо мной была дама, женщина другого круга — элегантная, умная, воспитанная, до конца непознаваемая, с прекрасными манерами, интересными знакомыми и лишенная всяких предрассудков. Когда ей хотелось, то "светскость" она приглушала ироничной богемностью: и эксцентричными клетчатыми чулками, и расписной шалью с лисьим хвостом, и варварскими украшениями — смотря по настроению. Она была начитана не меньше Бурлюка, который был для меня тогда авторитетом, и в дальнейшем таким же авторитетом станет для меня Лиля. Мы встречались каждый день и стали неразлучны, но мои чувства доминировали. Лиля же была спокойнее и умела держать меня на расстоянии, от которого я сходил с ума. Она любила меня, но не без памяти.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Очень интересно, Владимир Владимирович, особенно из первых уст. Я ведь общался с Лилей Юрьевной.
Владимир Маяковский. Как она умирала?
Андрей Вознесенский. Она покончила с собой в августе 1978 года в Переделкино.
Евгений Евтушенко. Давайте помянем.
Иосиф Бродский.(Выпивает стоя) Владимир Владимирович, если можно, продолжайте.
Владимир Маяковский. (После паузы) Трагедия семейного треугольника : Лиля любила Осипа, но он ее не любил и наоборот. Трагична, безвыходна моя любовь , неустранимо препятствие на ее пути, по крайней мере в той жизни. Но моей поэме в 23-м году до зарезу необходим был оптимистический выход, без него она состояться не могла бы. И я такой выход нашел, убивая себя и воскресшая в будущем, в далеком и замечательном тридцатом веке. Там я, может быть, снова встречу свою любимую: "Нынче недолюбленное наверстаем…" А препятствие? А не будет никакого препятствия.
В 24-м она мне прислала записку: "Мне кажется, что и ты любишь меня много меньше и очень мучаться не будешь". (Маяковский помолчал) Сейчас я получается в 21 , немного не долетел…
Сергей Есенин. Красиво излагаешь, Владимир Владимирович, Муза твоя этого стоила.
Владимир Маяковский.
Пришла -
деловито,
за рыком,
за ростом,
взглянув,
разглядела просто мальчика.
Взяла,
отобрала сердце
и просто
пошла играть -
как девочка мячиком.
И каждая -
чудо будто видится -
где дама вкопалась,
а где девица.
«Такого любить?
Да этакий ринется!
Должно, укротительница.
Должно, из зверинца!»
А я ликую.
Нет его -
ига!
От радости себя не помня,
скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело,
было легко мне.
деловито,
за рыком,
за ростом,
взглянув,
разглядела просто мальчика.
Взяла,
отобрала сердце
и просто
пошла играть -
как девочка мячиком.
И каждая -
чудо будто видится -
где дама вкопалась,
а где девица.
«Такого любить?
Да этакий ринется!
Должно, укротительница.
Должно, из зверинца!»
А я ликую.
Нет его -
ига!
От радости себя не помня,
скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело,
было легко мне.
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН. Молодца! Жги еще!
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ.
Так и со мной
Флоты - и то стекаются в гавани.
Поезд - и то к вокзалу гонит.
Ну а меня к тебе и подавней -
я же люблю! -
тянет и клонит.
Скупой спускается пушкинский рыцарь
подвалом своим любоваться и рыться.
Так я
к тебе возвращаюсь, любимая.
Моё это сердце,
любуюсь моим я.
Домой возвращаетесь радостно.
Грязь вы
с себя соскребаете, бреясь и моясь.
Так я
к тебе возвращаюсь, -
разве,
к тебе идя,
не иду домой я?!
Земных принимает земное лоно.
К конечной мы возвращаемся цели.
Так я
к тебе
тянусь неуклонно,
еле расстались,
развиделись еле.
Вывод
Не смоют любовь
ни ссоры,
ни вёрсты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкопёрстый,
клянусь -
люблю
неизменно и верно.
Иосиф Бродский. Превосходно, знаете, в этом мощь какая-то вселенская и беспомощность одновременно. Рифмы восхитительные, емкие!(Закуривает)
Владимир Маяковский. Вы что курите? Camel? Угостите.
ИОСИФ БРОДСКИЙ . С удовольствием.(Протягивает пачку и зажигалку) Нам ведь двоим из присутствующих дали Нобелевку: Борису Леонидовичу и мне…
Евгений Евтушенко. Меня и Андрюшу несколько раз номинировали. Но не дают . черти!
Андрей Вознесенский. У тебя , Женя, есть шанс.
Сергей Есенин. Мертвым не дают премий.
Владимир Маяковский. Мне и при жизни не дали бы!
Иосиф Бродский. Бог с ней , Нобелевкой . Дело совсем не в этом. Речь идет об образе лирического героя в поэзии , о прекрасной женщине, Музе. Я же пойду от обратного
В нобелевской лекции я впоминал слова Адорно о том, что после Освенцима не может быть музыки. Я не согласился с этим высказыванием, но принял его серьёзно. Я убеждён, что после Соловков и Магадана музыка должна звучать иначе.
Я отвергал не только триумфальные марши социализма, но любые формы романтизации и идеализации, свойственные искусству. Вместо культа прекрасной дамы были строки: “Зачем вся дева, раз есть колено…” Если и встречается пейзаж, то это “местность цвета сырой портянки”. Или такой: “Чей это ручей” — “Да это ссака”. Я“так нахлебался” горечи, что в мой слух “не входит щебет и шум деревьев”.
Но я понял, что в своем эстетическом нигилизме Бродский до странности похож на своего антипода Маяковского, который много раньше призвал писать грубо и зримо, презирать “этику, эстетику и прочую чепуху”. Издевался над поэтом, который “дундуделил виолончелью” про красоту природы. Уверял, что стихи о грязи на Мясницкой улице — высший эталон поэзии. Образ небесного певца сменил на образ ассенизатора.
Впрочем, Владимир Владимирович обещал, что в светлом грядущем, когда уберут грязь, он станет писать о розах. Я никогда и ничего никому не обещал.. Маяковский призывал громить тургеневские сады русской литературы и храмы, потому что хотел сломать старый мир вместе с его религией, этикой и эстетикой. Бродский принял этот обезбоженный, опаскуженный, барачный мир как данность. Мой лирический герой — порождение этого мира. Маяковский отталкивается от настоящего, потому что в его глазах сияет коммунистическая утопия. Мне противны все утопии…
В гостиной повисла неловкая пауза.
Владимир Маяковский. (Бродскому) Вы же только что хвалили мои стихи!?
Иосиф Бродский. (Прикуривая) Я и сейчас этого не отрицаю. Просто, согласитесь, мы разные. Вас возвели в величайшие классики, заслуженно, я не отрицаю, но это не ваша вина, что у нас любят ставить памятники и постулаты: это –первый поэт, тот- крайний. Как в очереди в общественный сортир.
Борис Пастернак. Разрешите мне?
Вы помните , Владимир Владимирович, нашу первую встречу в кофейне на Арбате? Я очень люблю раннюю лирику Маяковского, на фоне тогдашнего паясничания ее серьезность, тяжелая, выпуклая, грозная, жалующаяся была необычна. Это была мастерски вылепленная , горделивая, демоническая и в тоже время обреченная поэзия, почти зовущая на помощь.
Владимир Маяковский. Спасибо. От сердца.
Сергей Есенин. Все же мы опять сбились с заданной темы. О женщине , господа!
Борис Пастернак.
Красавица моя, вся стать,
Вся суть твоя мне по сердцу,
Вся рвется музыкою стать,
И вся на рифму просится.
А в рифмах умирает рок,
И правдой входит в наш мирок
Миров разноголосица.
И рифма не вторенье строк,
А гардеробный номерок,
Талон на место у колонн
В загробный гул корней и лон.
И в рифмах дышит та любовь,
Что тут с трудом выносится,
Перед которой хмурят бровь
И морщат переносицу.
И рифма не вторенье строк,
Но вход и пропуск за порог,
Чтоб сдать, как плащ за бляшкою
Болезни тягость тяжкую,
Боязнь огласки и греха
За громкой бляшкою стиха.
Красавица моя, вся суть,
Вся стать твоя, красавица,
Спирает грудь и тянет в путь.
И тянет петь и — нравится.
Тебе молился Поликлег.
Твои законы изданы.
Твои законы в далях лет.
Ты мне знакома издавна.
Сергей Есенин. Ух, Молодца!
Евгений Евтушенко. Умница!
Борис Пастернак. Еще . с вашего позволения.
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Не задернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыш и снега, — никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь.
Ты появишься у двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
В гостиную входит Георгий Долматов. Все поворачиваются в его сторону.
Георгий Долматов. Здравствуйте, господа. Простите меня великодушно, но это я вас всех здесь собрал сегодня.
Сергей Есенин. (Отодвигая стул. Приглашая за стол) Тоже поэт что ли!?
Георгий Долматов. Начинающий.
Борис Пастернак. Поздновато , батенька . начинаете.
Георгий Долматов. Господа. Я себе цену знаю. Но мы собрались не для этого, чтобы вы меня здесь, обсуждая, испепелили.
Евгений Евтушенко. Я вас видел, кажется, в Самаре?
Георгий Долматов. В Казани , Евгений Александрович. Томик мне подписали свой и кепку подарили, после того , как я вам «Жука» своего прочитал.
Андрей Вознесенский. Женя просто так кепки не дарит.
Владимир Маяковский. (Встает) Нут- ко , давай ростом мерится, Георгий!
Они встают затылками друг к другу, Долматов чуть выше.
Владимир Маяковский. Прочти из своего.
Георгий Долматов. Нет уж. Давайте от темы не отходить.
Сергей Есенин. Читай. Не ломайся, как девка, тебя классики 120 летние просят.
Георгий Долматов.
Со мною вот что приключилось
Я богу дал стихи на милость,
А бог , сияя в вышине,
Вернул их , не читая , мне...
Вернул лист просто , без пометки,
Обычный и не мятый лист,
Он прилетел с высокой ветки
Был бел и совершенно чист...
Я был взволнован и сбит с толку-
Ведь я стихи на нем писал
Мне по инстанции высокой
Последний шанс всевышний дал.
Все обо мне он знал заранье,
Стихи мои давно видал,
Но в круговерти мирозданья
Их свет бесследно пропадал...
Но в звездном сумрачном пространстве
Их след терялся без конца ,
Им не хватало постоянства
И взгляда свежего лица.
Мне голос шел : Послушай , грешный,
Попробуй увидать сейчас,
Как сбрасывает цвет черешня
И под землей ползет червяк...
Ручей , залезший под корягу,
Как путь себе с упорством бьет,
К лежащей у крыльца дворняге
Бабуля косточки несет...
Когда сумеешь все услышать,
Попробуй честно записать,
Я посмотрю потом поближе,
Может, не стану поправлять...
Владимир Маяковский. Для начинающего не дурно.
Евгений Евтушенко. На мой стих немного походит. Но это похвально, что на хорошем учитесь.
Андрей Вознесенский. Рифмы хромают…Вы не учились стихосложению?
Георгий Долматов. Нет . Давайте обо мне закончим.
Сергей Есенин. А ты чего стесняешься!? Работай, избавляйся от ошибок творческих и все у тебя получится!
Георгий Долматов. Спасибо.
Иосиф Бродский. (Долго глядя на Долматова) Корявенько, занудно, поверхностно…Сделайте так, чтобы я к вашим стихам больше не применял этих сравнений…
Борис Пастернак. А мне понравилось: «…Ручей, залезший под корягу… Бабуля косточки несет», вы , Георгий , молодчина! Тонко на все смотрите.
Георгий Долматов. Евгений Александрович. Почитайте нам свои стихи , пожалуйста.
Евгений Евтушенко. (Игриво) Нам ломаться не пристало .
Когда взошло твое лицо
над жизнью скомканной моею,
вначале понял я лишь то,
как скудно все, что я имею.
Но рощи, реки и моря
оно особо осветило
и в краски мира посвятило
непосвященного меня.
Я так боюсь, я так боюсь
конца нежданного восхода,
конца открытий, слез, восторга,
но с этим страхом не борюсь.
Я помню - этот страх
и есть любовь. Его лелею,
хотя лелеять не умею,
своей любви небрежный страж.
Я страхом этим взят в кольцо.
Мгновенья эти - знаю - кратки,
и для меня исчезнут краски,
когда зайдет твое лицо...
Соленые брызги блестят на заборе
Калитка уже на запоре.
И море,
дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,
соленое солнце всосало в себя.
Любимая, спи...
Мою душу не мучай,
Уже засыпают и горы, и степь,
И пес наш хромучий,
лохмато-дремучий,
Ложится и лижет соленую цепь.
И море - всем топотом,
и ветви - всем ропотом,
И всем своим опытом -
пес на цепи,
а я тебе - шёпотом,
потом - полушёпотом,
Потом - уже молча:
"Любимая, спи..."
Любимая, спи...
Позабудь, что мы в ссоре.
Представь:
просыпаемся.
Свежесть во всем.
Мы в сене.
Мы сони.
И дышит мацони
откуда-то снизу,
из погреба,-
в сон.
О, как мне заставить
все это представить
тебя, недоверу?
Любимая, спи...
Во сне улыбайся.
(все слезы отставить!),
цветы собирай
и гадай, где поставить,
и множество платьев красивых купи.
Бормочется?
Видно, устала ворочаться?
Ты в сон завернись
и окутайся им.
Во сне можно делать все то,
что захочется,
все то,
что бормочется,
если не спим.
Не спать безрассудно,
и даже подсудно,-
ведь все,
что подспудно,
кричит в глубине.
Глазам твоим трудно.
В них так многолюдно.
Под веками легче им будет во сне.
Любимая, спи...
Что причина бессоницы?
Ревущее море?
Деревьев мольба?
Дурные предчувствия?
Чья-то бессовестность?
А может, не чья-то,
а просто моя?
Любимая, спи...
Ничего не попишешь,
но знай,
что невинен я в этой вине.
Прости меня - слышишь?-
люби меня - слышишь?-
хотя бы во сне,
хотя бы во сне!
Любимая, спи...
Мы - на шаре земном,
свирепо летящем,
грозящем взорваться,-
и надо обняться,
чтоб вниз не сорваться,
а если сорваться -
сорваться вдвоем.
Любимая, спи...
Ты обид не копи.
Пусть соники тихо в глаза заселяются,
Так тяжко на шаре земном засыпается,
и все-таки -
слышишь, любимая?-
спи...
И море - всем топотом,
и ветви - всем ропотом,
И всем своим опытом -
пес на цепи,
а я тебе - шёпотом,
потом - полушёпотом,
Потом - уже молча:
"Любимая, спи..."
над жизнью скомканной моею,
вначале понял я лишь то,
как скудно все, что я имею.
Но рощи, реки и моря
оно особо осветило
и в краски мира посвятило
непосвященного меня.
Я так боюсь, я так боюсь
конца нежданного восхода,
конца открытий, слез, восторга,
но с этим страхом не борюсь.
Я помню - этот страх
и есть любовь. Его лелею,
хотя лелеять не умею,
своей любви небрежный страж.
Я страхом этим взят в кольцо.
Мгновенья эти - знаю - кратки,
и для меня исчезнут краски,
когда зайдет твое лицо...
Соленые брызги блестят на заборе
Калитка уже на запоре.
И море,
дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя,
соленое солнце всосало в себя.
Любимая, спи...
Мою душу не мучай,
Уже засыпают и горы, и степь,
И пес наш хромучий,
лохмато-дремучий,
Ложится и лижет соленую цепь.
И море - всем топотом,
и ветви - всем ропотом,
И всем своим опытом -
пес на цепи,
а я тебе - шёпотом,
потом - полушёпотом,
Потом - уже молча:
"Любимая, спи..."
Любимая, спи...
Позабудь, что мы в ссоре.
Представь:
просыпаемся.
Свежесть во всем.
Мы в сене.
Мы сони.
И дышит мацони
откуда-то снизу,
из погреба,-
в сон.
О, как мне заставить
все это представить
тебя, недоверу?
Любимая, спи...
Во сне улыбайся.
(все слезы отставить!),
цветы собирай
и гадай, где поставить,
и множество платьев красивых купи.
Бормочется?
Видно, устала ворочаться?
Ты в сон завернись
и окутайся им.
Во сне можно делать все то,
что захочется,
все то,
что бормочется,
если не спим.
Не спать безрассудно,
и даже подсудно,-
ведь все,
что подспудно,
кричит в глубине.
Глазам твоим трудно.
В них так многолюдно.
Под веками легче им будет во сне.
Любимая, спи...
Что причина бессоницы?
Ревущее море?
Деревьев мольба?
Дурные предчувствия?
Чья-то бессовестность?
А может, не чья-то,
а просто моя?
Любимая, спи...
Ничего не попишешь,
но знай,
что невинен я в этой вине.
Прости меня - слышишь?-
люби меня - слышишь?-
хотя бы во сне,
хотя бы во сне!
Любимая, спи...
Мы - на шаре земном,
свирепо летящем,
грозящем взорваться,-
и надо обняться,
чтоб вниз не сорваться,
а если сорваться -
сорваться вдвоем.
Любимая, спи...
Ты обид не копи.
Пусть соники тихо в глаза заселяются,
Так тяжко на шаре земном засыпается,
и все-таки -
слышишь, любимая?-
спи...
И море - всем топотом,
и ветви - всем ропотом,
И всем своим опытом -
пес на цепи,
а я тебе - шёпотом,
потом - полушёпотом,
Потом - уже молча:
"Любимая, спи..."
Все присутствующие аплодируют. Георгий выкрикнул : «Браво!»
Георгий Долматов. Теперь вы , Андрей Андреевич.
Андрей Вознесенский.
Мы снова встретились,
и нас везла машина грузовая.
Влюбились мы — в который раз.
Но ты меня не узнавала.
Ты привезла меня домой.
Любила и любовь давала.
Мы годы прожили с тобой,
но ты меня не узнавала
Запомни этот миг. И молодой шиповник.
И на Твоем плече прививку от него.
Я - вечный Твой поэт и вечный Твой любовник.
И - больше ничего.
Запомни этот мир, пока Ты можешь помнить,
а через тыщу лет и более того,
Ты вскрикнешь, и в Тебя царапнется шиповник...
И - больше ничего.
Сергей Есенин. Талантище!
Иосиф Бродский. Молодчинка, Андрей Андреевич.
Георгий Долматов. Очень понравилось.
Владимир Маяковский. Коротко только, но емко!
Борис Пастернак. Что же из этого всего, господа, следует!?
Георгий Долматов. У каждого человека, будь то мужчина или женщина, есть первоисточник существования – это его мать. На всём протяжении существования человечества женщины играли и играют огромную роль, которую переоценить невозможно. Женщина - самое могущественное в мире существо, и от нее зависит направлять мужчину туда, куда его хочет повести Господь.
«Все может отдать мужчина своему верному другу, - все, только не ту женщину, которую любит.»
Генрих Ибсен
Владимир Маяковский. Не со всем согласен, но сказанное вами стихов ваших интереснее.
Андрей Вознесенский. А почему, Георгий, вы пригласили только нас?
Георгий. Во-первых, я пригласил не только вас, но и других, во-вторых, вы- мои любимые поэты, у которых я всю жизнь учусь, но , видимо, ничего из этого путного не выходит…
Борис Пастернак. А кто еще был приглашен?
Георгий Долматов. Николай Рубцов, Афанасий Фет, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина…
Сергей Есенин. Я долго думал, прежде дать согласие на встречу….Меня подкупили ваши стихи обо мне.
Георгий Долматов. Спасибо, я старался.
Иосиф Бродский. Дадите почитать?
Георгий Долматов. Конечно…Иосиф Александрович, а вы меня не припоминаете? Евгений Александрович сразу вспомнил…
Андрей Вознесенский. Я вас , кажется, припоминаю… Мы с Кедровым читали стихи…Я вас помню, Георгий.
Иосиф Бродский. А где мы могли встречаться?
Георгий Долматов. В Венеции в 94 году.
Иосиф Бродский. Напомните.
Георгий Долматов. Вы спускались с мостика. Я вас не сразу узнал. На вас был темный плащ, шарф развевался, в руках сигарета…Я , узнав вас, дернулся неосторожно вам навстречу, но вы так посмотрели на меня… Сухо кивнули и прошли мимо…
Владимир Маяковский. Ну , батенька мой, кто ж такое вспомнит!?
Иосиф Бродский. Почему же, я помню. Сейчас ясно себе представил. Я вас принял за бесконечных собирателей автографов, извините меня за это , Георгий. Могли бы мило побродить по Венеции.
Георгий Долматов. Ну , что вы Иосиф Александрович.
Евгений Евтушенко. Почему же Рубцов не пришел? А , хотя , догадываюсь почему.
Сергей Есенин. Николай Рубцов? Не помню.
Андрей Вознесенский. Ваш преемник, Сергей Александрович. Поэт огромного дарования, « деревенщик».
Иосиф Бродский. Его жена подушкой задушила в угаре пьяном, вот он и не хочет появляться среди нас.
Владимир Маяковский. Жена!? Подушкой!? Вот такую смерть никому не пожелаешь!
Борис Пастернак. А какую пожелаешь?
Владимир Маяковский. А вы , Борис, как ушли в мир иной?
Борис Пастернак. В 1903 я упал на всем скаку с лошади… С тех пор хромал, но , как мог скрывал свое увечье… Рак легких… Умер в мае 1960 года в постели, с которой долго не вставал…
Андрей Вознесенский. Во вторник 1 июня в Москве на 78-м году жизни скончался российский поэт Андрей Вознесенский. Вознесенский умер у себя дома после тяжелой продолжительной болезни. Три недели назад, накануне своего 77-летия, поэт вернулся из Мюнхена, где перенес успешную, но очень тяжелую операцию по устранению атеросклеротических повреждений артерий и предотвращению повторного инсульта.
Сергей Есенин. Да, дела… А Фет почему не пришел?
Евгений Евтушенко. Вы бы еще Пушкина, Георгий, позвали.
Георгий Долматов. Пробовал.
Евгений Евтушенко. Ну то , что Роба не пришел и Бэллочка- понятно.(Маяковскому и Есенину) Очень хорошие поэты, поверьте моему слову…
Иосиф Бродский. Да, согласен.
Георгий Долматов.
Кто придумал :глаза- озера-
Запрокинутая печаль...
Губы , пальцы- гипнотизеры,
Чтобы ставить свою печать.
И цветы заодно с тобою,
Их не купишь тебе абы как,
В них следы от росы садовой
До судьбы, что в твоих руках.
Есть еще конфеты, шампанское,
Но все это случайно выдумано,
Когда наше нутро -шаманское
Не до выпито и не высказано...
Когда все из обычной жалости,
И не видно ответа в глазах.
Эти наши мужские шалости-
Это просто животный страх...
Когда к озеру не спуститься нам,
Не вглядеться в родные глаза,
А вода стеною бежит к ногам,
И потом на песке пустота.
Есть у женщины странные козыри,
Не в кармане, не в рукаве,
Этот взгляд, словно целое озеро,
Чуть подсвеченное в синеве...
Сергей Есенин. Скачешь ты , Георгий, аки горбунек! Начал неплохо, потом свалился куда-то.
Иосиф Бродский. Твердая двоечка.
Борис Пастернак. «…Этот взгляд, словно целое озеро,
Чуть подсвеченное в синеве…»
Владимир Маяковский. Не понравилось.
Андрей Вознесенский. Георгий своим стихотворением вернул нас в тему.
Георгий Долматов. Все верно. Я увидел красивую девушку, мне все в ней понравилось. Сражен , короче говоря. И что? Начинать описывать ее с ног до головы?
Сергей Есенин. Я мог всю ночь писать стихи , почти не поправляя, если был сражен какой –нибудь красоткой. Не обязательно описывать ее. Георгий, тут другое.
Андрей Вознесенский. Мне было видение. Моя муза сама за меня все о себе написала.
Евгений Евтушенко. Георгий! Черт знает откуда что берется! Я вот не хотел о какой-то девушке писать совсем. А она как-то глазками сверкнула… «Только она так может»- подумалось мне сразу…
Иосиф Бродский. И – понеслось. Мозг заработал автономно от нас. Правильно?
Евгений Евтушенко. Примерно.
Владимир Маяковский. А вы прозу пишите , Георгий.
Георгий Долматов. Да, у меня несколько повестей. Пьесы. Романы.
Сергей Есенин. Значит , еще одного поэта потеряли.
Борис Пастернак. Я тоже прозу писал.
Иосиф Бродский. И я.
Евгений Евтушенко . Я тоже.
пауза
Действие второе
Турецкая баня Хамам в швейцарском отеле, выбранная голосованием поэтов. После процедуры они блаженно лежат в белоснежных простынях и беседуют.
Сергей Есенин. Как заново родился.
Иосиф Бродский. Близко к истине.
Борис Пастернак. Хорошо, что мы послушались вас , Георгий.
Владимир Маяковский. И выбрали Хамам.
Евгений Евтушенко. Я же говорил вам, что это чудо.
Георгий Долматов. Еще будет массаж и маска на лицо, но чудо у нас сейчас другое и это – женщина. Все помнят, конечно, роман Тургенева «Рудин», не правда ли? Там есть такой персонаж- Африкан Семенович, кажется. Так вот он утверждал, что в женщинах три конька: «Попрек, намек и…»
Владимир Маяковский. Ну , что это вспоминать. Убогий человек и все.
Сергей Есенин. И что ?
Георгий Долматов. Дальше он говорил, что все женщины жеманны и , прежде чем сказать : «Ой!», обязательно становятся в эффектную позу, а он якобы как-то подкрался к одной и осиновым колом ошанул так , что она в позу не успела встать!
Все смеются.
Иосиф Бродский. Чудак –человек. Да пусть становится в любую позу, если ей это идет и так далее. Ведь, если она – чудо , ей все с рук сходит, зачем же, право , колом –то осиновым?
Евгений Евтушенко. Тургеневу нужен был антипод главному герою.(Вытер губы)
В комнату отдыха зашли массажистки- турчанки в большинстве своем, но одна была из афро- американок, самая стройная и изящная.
Сергей Есенин. (Сразу обратил на нее внимание). Прошу, голубушка , ко мне.
Георгий Долматов. Об одном только попрошу, господа, не засните во время релакс - массажа. Итак, продолжим
(Долматов перевернулся на спину) :
Давайте поговорим о том, как появилась женщина. Происхождение женщины на самом деле имеет несколько гипотез. Самая, пожалуй, известная из них это библейская. Эту точку зрения мы все рассматривали и не один раз. “И появилась женщина из ребра мужчины” – казалось бы, что в современном мире высоких технологий такое утверждение звучит, мягко говоря, не совсем убедительно. Хоть я и являюсь атеистом, но могу вам с уверенностью заявить, что эта гипотеза имеет право на существование, правда, в несколько видоизменённом формате.
Итак, как же появилась женщина? Давайте начнём с того, что нас природа разделяет на мужчин и женщин с помощью гормонов. Есть мужские гормоны – андрогены (древнегреческий andros – “мужчина”), и есть женские – эстрогены (древнегреческий oistros – “страстное влечение”). Понятно, что если в организме преобладают андрогены, то получается мужчина, если эстрогены, то женщина. Так вот, и мужские и женские половые гормоны появляются из предшественника всех стероидных гормонов – прегненолона, который, в свою очередь, синтезируется из того самого холестерина, который мы привыкли ассоциировать с различными болезнями.
Давайте поговорим о том, как появилась женщина. Происхождение женщины на самом деле имеет несколько гипотез. Самая, пожалуй, известная из них это библейская. Эту точку зрения мы все рассматривали и не один раз. “И появилась женщина из ребра мужчины” – казалось бы, что в современном мире высоких технологий такое утверждение звучит, мягко говоря, не совсем убедительно. Хоть я и являюсь атеистом, но могу вам с уверенностью заявить, что эта гипотеза имеет право на существование, правда, в несколько видоизменённом формате.
Итак, как же появилась женщина? Давайте начнём с того, что нас природа разделяет на мужчин и женщин с помощью гормонов. Есть мужские гормоны – андрогены (древнегреческий andros – “мужчина”), и есть женские – эстрогены (древнегреческий oistros – “страстное влечение”). Понятно, что если в организме преобладают андрогены, то получается мужчина, если эстрогены, то женщина. Так вот, и мужские и женские половые гормоны появляются из предшественника всех стероидных гормонов – прегненолона, который, в свою очередь, синтезируется из того самого холестерина, который мы привыкли ассоциировать с различными болезнями.
Сергей Есенин. Я сейчас точно усну.
Владимир Маяковский. Эк, куда тебя понесло, Георгий.
Борис Пастернак. Вот здесь посильней , пожалуйста. Understand? Это я не вам , Георгий.Продолжайте.
Иосиф Бродский . Интересно-интересно.
Георгий Долматов. Но самое интересное заключается в том, что эстрогены образуются из андрогенов. Теперь будьте особенно внимательны. В молекуле андрогена присутствует 19 атомов углерода, эстрогены же получаются благодаря процессу отрыва одной метильной группы от андрогена, и в итоге из андрогена с 19 атомами углерода, получается эстроген с 18 атомами углерода. То есть фактически женщина делает себя женщиной из мужского начала, отрывая от мужских половых гормонов метильные группы (CH3)
послышались смешки
Георгий Долматов. Сделаем некоторые выводы о происхождении женщины. Никто не будет спорить с тем, что вопрос “как появилась женщина” имеет такой же возраст, как и сам человек разумный. Теперь представим себе, что в незапамятные времена, некто или нечто сверхразумное или божественное , попыталось объяснить людям вышеизложенное. Как вы думаете, много ли слов понял бы примитивный человек? Я думаю, что нет. Такие слова, как гормоны, атомы, углерод, метильная группа для него не несли никакой смысловой нагрузки. Единственное, что он мог различить, так это слова: мужчина, женщина, оторвать. Но, сопоставив услышанное со своими примитивными знаниями в области анатомии, древний человек сделал вывод, что безопаснее всего оторвать от мужского организма ребро. Скорее всего, именно так и возник миф о происхождении женщины из ребра мужчины, который впоследствии был записан в Библии, как создание Евы из ребра Адамова.
Иосиф Бродский. Прелестно. Но я об этом знал . Читал где-то или кто-то рассказывал.
Сергей Есенин. И я слышал.
Андрей Вознесенский. Что вы сказать –то хотели этим, Георгий?
Георгий Долматов. Может быть потому мы так хорошо знаем женские тонкости ,слабости, что она из нас самих?
Евгений Евтушенко. Это чудовищная, но удивительно красивая гипотеза. Что она дает вам , как автору? Ничего. Лучше вы от этих знаний писать стихи не станете.
Сергей Есенин. Верно .Давайте поближе к теме и подальше от химии и анатомии- терпеть не могу, честное слово!
Георгий Долматов. Хорошо. Есть, вернее была, одна симпатичная женщина, которой один из вас посвятил гениальные стихи. Кавказ издавна волновал этого поэта, ведь с Кавказом были связаны великие имена русской поэзии- Грибоедов, Пушкин, Лермонтов…
Все посмотрели на Маяковского.
Владимир Маяковский. Ну ,хоть намекните- не помню.
Георгий Долматов. Этот поэт по праву считал себя наследником и продолжателем этих великих поэтов и , последовав их примеру, поехал на Кавказ.
Андрей Вознесенский. Не томи.
Георгий Долматов.Именно здесь он познакомился с батумской школьной учительницей армянкой Шаганэ Нерсесовной Тальян.
Сергей Есенин. (Подскочил на массажной койке, напугав темнокожую девушку) Ну, Георгий! Честное слово! Красавица была- просто солнышко!
Георгий Долматов. О характере их отношений ничего не известно, но уже через два дня после их знакомства Есенин написал стихотворение ”Шаганэ ты моя, Шаганэ” - честь, которой удостаивались весьма немногие женщины. Есенин вспоминал Шаганэ и в других стихотворениях, вошедших в цикл ”Персидские мотивы”.
Её имя фигурирует в стихотворении ”Ты сказала, что Саади целовал лишь только в грудь”. Конечно, ей же, Шаганэ Тальян, посвящено знаменитое стихотворение ”Никогда я не был на Босфоре… ”.
И в стихотворении ”В Хороссане есть такие двери… ”- обращение к Шаганэ, называя её именем Шага. И, наконец, в одном из стихотворений, завершающих цикл ”Персидские мотивы”, Есенин в последний раз упоминает Шаганэ.
Можно утверждать, что мало кто из женщин Есенина оставил в его поэзии такой заметный след, как никому не известная батумская учительница Шаганэ Тальян.
Все зааплодировали даже ничего не понимающие массажистки.
Сергей Есенин. (Принял привычную позу, прикрыл глаза)
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.
Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи -
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.
Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ…
Борис Пастернак. Стихи замечательные. А о девушке, если можно , поподробнее хотелось бы.
Сергей Есенин. Ничего не было между нами , господа, клянусь. Я жил у одного батумского магната в 24 ,кажется, году, а девушка эта из села Шаган, соседнего, приносила мне молока каждое утро. Стеснялась, личико прятала! Красоты была неземной.
Иосиф Бродский. Как же она преподавала, стеснительная такая?
Сергей Есенин. Вот этого не знаю. Я и назвал ее Шаганэ- мол, девушка из этого селенья. Имя она мне так и не сказала.
Евгений Евтушенко. Понятно. Это и усилило страсть. И так бывает.
Поэты вереницей пересели на кресла и подставили свои лица для омолаживающей маски. Девушки, что-то приятно гуля на своем языке, накладывали своим подопечным зеленый раствор на лицо, растирая его в такт релаксирующей мелодии. Первым в себя пришел Долматов.
Георгий Долматов. Но были ведь и прямо противоположные случаи, когда мужчина влюблялся без памяти, а женщина не отвечала ему взаимностью.
Сергей Есенин. Продолжай, а я омолаживаться начну.
Борис Пастернак. Интересное направление.
Евгений Евтушенко. Это еще мощнее действует на поэта.
Иосиф Бродский. Я никогда не понимал этих паскудниц.
Георгий Долматов. Вот пример из жизни легендарного красавца- актера Вячеслава Шалевича. Сердцеед, мачо , как бы сейчас сказали про него, но и он потерпел фиаско на сердечном фронте. Выписал из Питера- Ленинграда тогда , из театра Товстоногова молодую актрису Титову, а она ему рога с режиссером Басовым приделала!
Андрей Вознесенский. Это тот с огромными ушами?
Евгений Евтушенко. И не менее значительным носом.
Иосиф Бродский. Там другое. Меркантильное отношение. На весах был хороший актер и много зарабатывающий, обещавший снимать в главных ролях во всех своих фильмах, режиссер.
Георгий Долматов. Рубен Николаевич Симонов, главный режиссер театра Вахтангова, где служил Шалевич, вызвал его и нашел самые правильные слова для впавшего в депрессию, спивающегося актера: «Эта женщина не для тебя.» Шалевич рассказывал потом, что если бы он был поэтом , он написал что-нибудь из ряда вон, а так – его горло мучили спазмы, хотелось кричать и все…
Владимир Маяковский. Мы впитываем в себя, как губки, все что творится вокруг нас. Всякое в жизни, друзья мои, случается –бывает. Ну, что тут попишешь? Инцидент исперчен!
Георгий Долматов. Речь ведь идет о земных, реальных женщинах, в которых поэты влюблялись, которые стали источником их вдохновения. Собственно, это свойственно всем творческим натурам: великим зодчим, писателям, музыкантам, художникам и пр. Интересное свидетельство тому мы находим в мемуарах Ф.И.Шаляпина. В тринадцатилетнем возрасте он впервые испытал физическую близость с женщиной, это была душевно больная девушка. И Шаляпин пишет: «Я мог бы не рассказывать эту историю, но мне надо сказать, что с той поры, что бы я не делал, делал для женщины, для того, чтобы заслужить ее внимание, ее любовь».
Сергей Есенин. Шаляпин рассказывал мне эту историю. Теперь вам понятна глубина проникновения в образ и боль великого трагического актера?
Владимир Маяковский. А у вас . господа не было связей с душевнобольными женщинами? У меня , например, тоже было. Приятного мало, если честно.
Иосиф Бродский. Согласен. Все постигается в сравнении и так далее. Ну, что , ну , что там есть в этой безумной связи!? Искренность безумная? А , что может быть хуже при этом!?(Он закурил)
Евгений Евтушенко. Может быть, мы и стали значительными в своей профессии, когда заглянули за эту грань?
Андрей Вознесенский. Да. Согласен. Эти женщины ущербны, но необычайно наполнены, красивы внутренне, в отличие от размалеванных, не отягощенных знаниями «барби».
Борис Пастернак. Боюсь , что соглашусь с Евгением Александровичем. Честно говоря, мы с вами, исключая Георгия, конечно, сами далеко от этих женщин не ушли в их маниакально-депрессивном состоянии.
Георгий Долматов. Сергей Есенин. «Письмо к женщине» Его лирика никого не оставляет равнодушным. Она проникнута горячей любовью к родине, к русской природе. Любовная лирика заслуживает отдельного разговора о творчестве поэта. Любовь поэта… У Есенина она целомудренно-прекрасна, светла и трагична, озарена надеждой, родниковой чистотой и верой. Любовная лирика Есенина дорога и близка еще и потому, что во многом, по-моему, более других поэтов он стремился душой к добру и любви. Первое известное стихотворение о любви датировано 1910 годом. Лирическому герою было тогда всего пятнадцать лет. Но какая страстная песнь вырывается из юного сердца!…Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог, Сядем в копны свежие под соседний стог. Зацелую допьяна, изомну, как цвет, Хмельному от радости пересуду нет… Поэт не мог в то время иметь любовный опыт, но искренность чувства подсказала ему верные слова. Он в своем воображении нарисовал картину будущего свидания с любимой, как бы услышав подсказку самой природы. И действительно, читатель ощущает запах свежего сена, перемешанный с ароматом девичьих волос, Хмель от вечернего августа и звона падающих звезд. В такой обстановке поэт угадывает и языческий темперамент наших далеких предков. Передавать чувства любви к женщине через образы природы было для Есенина так естественно, как будто сам он был частью этой неброской, глубокой в своей печали и радости русской природы. Первые разочарования еще струились нежным светом, а не болью. Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды, и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда… Далее поэт делает в этом стихотворении замечательный по широте и доброте души вывод: «Все ж кто выдумал твой гибкий стан и плечи — к светлой тайне приложил уста». Здесь уже попытка осмыслить любовь как нечто божественное, высшее, стоящее над природой и человеком. Поэт взрослеет быстро и уже создает такие шедевры любовной лирики, как «Не жалею, не зову, не плачу…» «Заметался пожар голубой…», «Ты такая ж простая, как все…», «Пускай ты выпита другим…». Но полоса разочарований, несомненно, должна была еще раз уступить место неистовому восторгу любви, разжечь сердце поэта жертвенным огнем.
Владимир Маяковский. А обо мне просто так пробежался и все. Про Сергуна звучнее изложил.
Сергей Есенин. Ну , вот ты и сам начал понимать. Что такое женщина для поэта.
Иосиф Бродский . Техники ему не хватает, мастерства.
Евгений Евтушенко. Кому!?
Иосиф Бродский . Долматову, конечно, я вас умоляю…
Сергей Есенин.
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Знаешь ты одинокий рассвет,
Знаешь холод осени синий.
По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?
Я не нищий, ни жалок, ни мал
И умею расслышать за пылом:
С детства нравиться я понимал
Кобелям да степным кобылам.
Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог -
Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев,
Словно в листья, в глаза косые...
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Андрей Вознесенский. Что меня всегда подкупало в стихах Сергея Александровича- искренность и дрожь от только что произошедшего- гениальная и не вымученная. Не высасывайте никогда из пальца ,Георгий, даже , если не пристраивается никак рифма- разрушайте и стройте заново!
Владимир Маяковский.
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
Георгий Долматов. Владимир Владимирович!( Встает с кресла с зеленым лицом) Разрешите, от всего сердца.(Кланяется ему в ноги, чем вызывает смех массажистки).
Георгий Долматов. Из воспоминаний Лили Брик: «Он прочитал нам «Облако в штанах». Мы подняли на него глаза , да так и не опускали . глядя на это чудо…» Много женщин было в вашей жизни, чего греха таить, Владимир Владимирович. Например, Вероника Полонская- жена актера Яншина, которая собиралась уже переехать жить к вам. Но имя Вероники Полонской, упомянутое в предсмертном письме, забудется как случайное, а в истории рядом с именем великого поэта останется только она, Лиля Брик, его вечная любовь.
Борис Пастернак. В чем сила Маяковского- в трагедии, которая окружала его всю жизнь.
Георгий Долматов. Борис Леонидович, будучи дважды женатым, вы наконец встретили женщину своей жизни. Ольга Ивинская. Была осуждена за подозрение в попытке сбежать вместе с поэтом за границу. После тюрьмы вернулась к нему, не смотря . на не приятие родственников поэта. Летом 1960 года Ивинская вновь была арестована. Её обвинили в контрабанде. Поводом стали гонорары из-за границы за роман «Доктор Живаго». Ольгу Всеволодовну приговорили к восьми годам лагерей. Туда же отправили и её дочь Ирину. Женщина освободилась четыре года спустя, а реабилитирована была в 1988 году. Умерла Ольга Всеволодовна Ивинская 8 сентября 1995 года.
Борис Пастернак. Я этого не знал, я умер 30 мая 60 года.
Евгений Евтушенко.(После некоторой паузы) Давайте выйдем на воздух.
Поэты выходят на открытую лоджию, на которой накрыт огромный стол. На нем представлены средиземноморская и русская кухни. Поэты просят стереть маски с лица и усаживаются за стол.
Иосиф Бродский. Проголодался , как зверь.(Намазывает большой бутерброд черной икрой и сливочным маслом, наливает водки) Я в Италии пристрастился к граппе, нет ее у вас? Впрочем, не надо , русская вкусней!
Евгений Евтушенко.( Открывает фарфоровую супницу с фрагментами охоты на кабана по бокам, наклоняется) У! Язык проглотишь! Уха царская!
Сергей Есенин. Уха из петуха. (Распорядителю) Мне тоже плесните.
Андрей Вознесенский. (Задумавшись на секунду, машет рукой) мне сейчас все можно!
Борис Пастернак. А я с салатика начну , пожалуй.(Ему наливают коньяк)
Владимир Маяковский. Из петуха , говоришь!? И мне давайте ! И каннелони с овощами "А-ля рюс".
Георгий Долматов. Это что такое?
Владимир Маяковский . Сейчас увидишь.
Георгий Долматов. (Наклонившись к Маяковскому , шепотом) Это правда, что вы в училище живописи и ваяния буфетчицу охмуряли за чайник компота?
Владимир Маяковский. А в лоб не хочешь!? (Улыбнулся) Было, конечно, по молодости.
Георгий Долматов. Борис Леонидович, ваш черед прочесть.
Борис Пастернак. (Выпивает, встает , погруженный в себя)
Любимая,— жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять выползает на свет,
Как во времена ископаемых.
Глаза ему тонны туманов слезят.
Он застлан. Он кажется мамонтом.
Он вышел из моды. Он знает — нельзя:
Прошли времена и — безграмотно.
Он видит, как свадьбы справляют вокруг.
Как спаивают, просыпаются.
Как общелягушечью эту икру
Зовут, обрядив ее,— паюсной.
Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто,
Умеют обнять табакеркою.
И мстят ему, может быть, только за то,
Что там, где кривят и коверкают,
Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт
И трутнями трутся и ползают,
Он вашу сестру, как вакханку с амфор,
Подымет с земли и использует.
И таянье Андов вольет в поцелуй,
И утро в степи, под владычеством
Пылящихся звезд, когда ночь по селу
Белеющим блеяньем тычется.
И всем, чем дышалось оврагам века,
Всей тьмой ботанической ризницы
Пахнёт по тифозной тоске тюфяка,
И хаосом зарослей брызнется.
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять выползает на свет,
Как во времена ископаемых.
Глаза ему тонны туманов слезят.
Он застлан. Он кажется мамонтом.
Он вышел из моды. Он знает — нельзя:
Прошли времена и — безграмотно.
Он видит, как свадьбы справляют вокруг.
Как спаивают, просыпаются.
Как общелягушечью эту икру
Зовут, обрядив ее,— паюсной.
Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто,
Умеют обнять табакеркою.
И мстят ему, может быть, только за то,
Что там, где кривят и коверкают,
Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт
И трутнями трутся и ползают,
Он вашу сестру, как вакханку с амфор,
Подымет с земли и использует.
И таянье Андов вольет в поцелуй,
И утро в степи, под владычеством
Пылящихся звезд, когда ночь по селу
Белеющим блеяньем тычется.
И всем, чем дышалось оврагам века,
Всей тьмой ботанической ризницы
Пахнёт по тифозной тоске тюфяка,
И хаосом зарослей брызнется.
Евгений Евтушенко. ( С удовольствием отхлебывая ухи) Георгий, стихи- это маленькая повесть, даже роман. Ты же знаешь, как писать их. К стати, печатают?
Георгий Долматов. Не очень. Ты должен вместить в этот размер все, что хочешь изложить в повести, я правильно понял?
Евгений Евтушенко. Не только вместить, но вместить органично, чтобы читатель видел эти строки из повести,. читая ваши стихи.
Иосиф Бродский. Как там у Булгакова? — Хороши ваши стихи, скажите сами?
— Чудовищны! — вдруг смело и откровенно произнес Иван.
— Не пишите больше! — попросил пришедший умоляюще.
— Обещаю и клянусь! — торжественно произнес Иван.
Георгий Долматов. Я ждал этого с самого начала! С этого и надо было начинать , господа.
Андрей Вознесенский. Мне нравится этот парень! Что вы на него накинулись? Вы зарабатываете стихами?
Георгий Долматов. Нет.
Андрей вознесенский. Стало быть , это ваше увлечение?
Иосиф Бродский. Хобби. Хобби мазохиста. Люди этикетки от бутылок собирают, сигареты, он собственное несовершенное творчество.
Георгий Долматов. Я исправляю, возвращаюсь к написанному, либо совсем удаляю.
Иосиф Бродский. У вас руки трясутся , когда вы пишете? Бывает , как у Пушкина- « сукин сын» и так далее?
Георгий Долматов. Раньше по ночам вскакивал, чтобы записать строчку, пока не забыл.
Евгений Евтушенко. Наш человек.
Иосиф Бродский.
Я пришел к Рождеству с пустым карманом.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Ах, проклятое ремесло поэта.
Телефон молчит, впереди диета.
Можно в месткоме занять, но это
— все равно, что занять у бабы.
Потерять независимость много хуже,
чем потерять невинность. Вчуже,
полагаю, приятно мечтать о муже,
приятно произносить «пора бы».
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное — чувства! Единогласно?»
И это с ее стороны прекрасно.
Но сама она, видимо, там, где выпьет.
Я вообще отношусь с недоверьем к ближним.
Оскорбляю кухню желудком лишним.
В довершенье всего, досаждаю личным
взглядом на роль человека в жизни.
Они считают меня бандитом,
издеваются над моим аппетитом.
Я не пользуюсь у них кредитом.
«Наливайте ему пожиже!»
Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого.
Жизнь вокруг идет как по маслу.
(Подразумеваю, конечно, массу.)
Маркс оправдывается. Но, по Марксу,
давно пора бы меня зарезать.
Я не знаю, в чью пользу сальдо.
Мое существование парадоксально.
Я делаю из эпохи сальто.
Извините меня за резвость!
То есть все основания быть спокойным.
Никто уже не кричит: «По коням!»
Дворяне выведены под корень.
Ни тебе Пугача, ни Стеньки.
Зимний взят, если верить байке.
Джугашвили хранится в консервной банке.
Молчит орудие на полубаке.
В голове моей — только деньги.
Деньги прячутся в сейфах, в банках,
в чулках, в полу, в потолочных балках,
в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
Наводняют собой Природу!
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берез, акаций.
Я весь во власти галлюцинаций.
Дайте мне кислороду!
Ночь. Шуршание снегопада.
Мостовую тихо скребет лопата.
В окне напротив горит лампада.
Я торчу на стальной пружине.
Вижу только лампаду. Зато икону
я не вижу. Я подхожу к балкону.
Снег на крышу кладет попону,
и дома стоят, как чужие.
Равенство, брат, исключает братство.
В этом следует разобраться.
Рабство всегда порождает рабство.
Даже с помощью революций.
Капиталист развел коммунистов.
Коммунисты превратились в министров.
Последние плодят морфинистов.
Почитайте, что пишет Луций.
К нам не плывет золотая рыбка.
Маркс в производстве не вяжет лыка.
Труд не является товаром рынка.
Так говорить — оскорблять рабочих.
Труд — это цель бытия и форма.
Деньги — как бы его платформа.
Нечто помимо путей прокорма.
Размотаем клубочек.
Вещи больше, чем их оценки.
Сейчас экономика просто в центре.
Объединяет нас вместо церкви,
объясняет наши поступки.
В общем, каждая единица
по своему существу — девица.
Она желает объединиться.
Брюки просятся к юбке.
Шарик обычно стремится в лузу.
(Я, вероятно, терзаю Музу.)
Не Конкуренции, но Союзу
принадлежит прекрасное завтра.
(Я отнюдь не стремлюсь в пророки.
Очень возможно, что эти строки
сократят ожиданья сроки:
«Год засчитывать за два».)
Пробил час и пора настала
для брачных уз Труда — Капитала.
Блеск презираемого металла
(дальше — изображенье в лицах)
приятней, чем пустота в карманах,
проще, чем чехарда тиранов,
лучше цивилизации наркоманов,
общества, выросшего на шприцах.
Грех первородства — не суть сиротства.
Многим, бесспорно, любезней скотство.
Проще различье найти, чем сходство:
«У Труда с Капиталом контактов нету».
Тьфу-тьфу, мы выросли не в Исламе,
хватит трепаться о пополаме.
Есть влечение между полами.
Полюса создают планету.
Как холостяк я грущу о браке.
Не жду, разумеется, чуда в раке.
В семье есть ямы и буераки.
Но супруги — единственный вид владельцев
того, что они создают в усладе.
Им не требуется «Не укради».
Иначе все пойдем Христа ради.
Поберегите своих младенцев!
Мне, как поэту, все это чуждо.
Больше: я знаю, что «коемуждо...»
Пишу и вздрагиваю: вот чушь-то,
неужто я против законной власти?
Время спасет, коль они неправы.
Мне хватает скандальной славы.
Но плохая политика портит нравы.
Это уж — по нашей части!
Деньги похожи на добродетель.
Не падая сверху — Аллах свидетель,—
деньги чаще летят на ветер
не хуже честного слова.
Ими не следует одолжаться.
С нами в гроб они не ложатся.
Им предписано умножаться,
словно басням Крылова1.
Задние мысли сильней передних.
Любая душа переплюнет ледник.
Конечно, обществу проповедник
нужней, чем слесарь, науки.
Но, пока нигде не слыхать пророка,
предлагаю — дабы еще до срока
не угодить в объятья порока:
займите чем-нибудь руки.
Я не занят, в общем, чужим блаженством.
Это выглядит красивым жестом.
Я занят внутренним совершенством:
полночь — полбанки — лира.
Для меня деревья дороже леса.
У меня нет общего интереса.
Но скорость внутреннего прогресса
больше, чем скорость мира.
Это — основа любой известной
изоляции. Дружба с бездной
представляет сугубо местный
интерес в наши дни. К тому же
это свойство несовместимо
с братством, равенством, и, вестимо,
благородством невозместимо,
недопустимо в муже.
Так, тоскуя о превосходстве,
как Топтыгин на воеводстве,
я пою вам о производстве.
Буде указанный выше способ
всеми правильно будет понят,
общество лучших сынов нагонит,
факел разума не уронит,
осчастливит любую особь.
Иначе — верх возьмут телепаты,
буддисты, спириты, препараты,
фрейдисты, неврологи, психопаты.
Кайф, состояние эйфории,
диктовать нам будет свои законы.
Наркоманы прицепят себе погоны.
Шприц повесят вместо иконы
Спасителя и Святой Марии.
Душу затянут большой вуалью.
Объединят нас сплошной спиралью.
Воткнут в розетку с этил-моралью.
Речь освободят от глагола.
Благодаря хорошему зелью,
закружимся в облаках каруселью.
Будем спускаться на землю
исключительно для укола.
Я уже вижу наш мир, который
покрыт паутиной лабораторий.
А паутиною траекторий
покрыт потолок. Как быстро!
Это неприятно для глаза.
Человечество увеличивается в три раза.
В опасности белая раса.
Неизбежно смертоубийство.
Либо нас перережут цветные.
Либо мы их сошлем в иные
миры. Вернемся в свои пивные.
Но то и другое — не христианство.
Православные! Это не дело!
Что вы смотрите обалдело?!
Мы бы предали Божье Тело,
расчищая себе пространство.
Я не воспитывался на софистах.
Есть что-то дамское в пацифистах.
Но чистых отделять от нечистых —
не наше право, поверьте.
Я не указываю на скрижали.
Цветные нас, бесспорно, прижали.
Но не мы их на свет рожали,
не нам предавать их смерти.
Важно многим создать удобства.
(Это можно найти у Гоббса.)
Я сижу на стуле, считаю до ста.
Чистка — грязная процедура.
Не принято плясать на могиле.
Создать изобилие в тесном мире
это по-христиански. Или:
в этом и состоит Культура.
Нынче поклонники оборота
«Религия — опиум для народа»
поняли, что им дана свобода,
дожили до золотого века.
Но в таком реестре (издержки слога)
свобода не выбрать — весьма убога.
Обычно тот, кто плюет на Бога,
плюет сначала на человека.
«Бога нет. А земля в ухабах».
«Да, не видать. Отключусь на бабах».
Творец, творящий в таких масштабах,
делает слишком большие рейды
между объектами. Так что то, что
там Его царствие,— это точно.
Оно от мира сего заочно.
Сядьте на свои табуреты.
Ночь. Переулок. Мороз блокады.
Вдоль тротуаров лежат карпаты.
Планеты раскачиваются, как лампады,
которые Бог возжег в небосводе
в благоговенье своем великом
перед непознанным нами ликом
(поэзия делает смотр уликам),
как в огромном кивоте.
В Новогоднюю ночь я сижу на стуле.
Ярким блеском горят кастрюли.
Я прикладываюсь к микстуре.
Нерв разошелся, как черт в сосуде.
Ощущаю легкий пожар в затылке.
Вспоминаю выпитые бутылки,
вологодскую стражу, Кресты, Бутырки.
Не хочу возражать по сути.
Я сижу на стуле в большой квартире.
Ниагара клокочет в пустом сортире.
Я себя ощущаю мишенью в тире,
вздрагиваю при малейшем стуке.
Я закрыл парадное на засов, но
ночь в меня целит рогами Овна,
словно Амур из лука, словно
Сталин в XVII съезд из «тулки».
Я включаю газ, согреваю кости.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Не желаю искать жемчуга в компосте!
Я беру на себя эту смелость!
Пусть изучает навоз кто хочет!
Патриот, господа, не крыловский кочет.
Пусть КГБ на меня не дрочит.
Не бренчи ты в подкладке, мелочь!
Я дышу серебром и харкаю медью!
Меня ловят багром и дырявой сетью.
Я дразню гусей и иду к бессмертью,
дайте мне хворостину!
Я беснуюсь, как мышь в темноте сусека!
Выносите святых и портрет Генсека!
Раздается в лесу топор дровосека.
Поваляюсь в сугробе, авось остыну.
Ничего не остыну! Вообще забудьте!
Я помышляю почти о бунте!
Не присягал я косому Будде,
за червонец помчусь за зайцем!
Пусть закроется — где стамеска!—
яснополянская хлеборезка!
Непротивленье, панове, мерзко.
Это мне — как серпом по яйцам!
Как Аристотель на дне колодца,
откуда не ведаю что берется.
Зло существует, чтоб с ним бороться,
а не взвешивать на коромысле.
Всех скорбящих по индивиду,
всех подверженных конъюнктивиту,
всех к той матери по алфавиту:
демократия в полном смысле!
Я люблю родные поля, лощины,
реки, озера, холмов морщины.
Все хорошо. Но дерьмо мужчины:
в теле, а духом слабы.
Это я верный закон накнокал.
Все утирается ясный сокол.
Господа, разбейте хоть пару стекол!
Как только терпят бабы?
Грустная ночь у меня сегодня.
Смотрит с обоев былая сотня.
Можно поехать в бордель, и сводня —
нумизматка — будет согласна.
Лень отклеивать, суетиться.
Остается тихо сидеть, поститься
да напротив в окно креститься,
пока оно не погасло.
«Зелень лета, эх, зелень лета!
Что мне шепчет куст бересклета?
Хорошо пройтись без жилета!
Зелень лета вернется.
Ходит девочка, эх, в платочке.
Ходит по полю, рвет цветочки.
Взять бы в дочки, эх, взять бы в дочки.
В небе ласточка вьется.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Ах, проклятое ремесло поэта.
Телефон молчит, впереди диета.
Можно в месткоме занять, но это
— все равно, что занять у бабы.
Потерять независимость много хуже,
чем потерять невинность. Вчуже,
полагаю, приятно мечтать о муже,
приятно произносить «пора бы».
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное — чувства! Единогласно?»
И это с ее стороны прекрасно.
Но сама она, видимо, там, где выпьет.
Я вообще отношусь с недоверьем к ближним.
Оскорбляю кухню желудком лишним.
В довершенье всего, досаждаю личным
взглядом на роль человека в жизни.
Они считают меня бандитом,
издеваются над моим аппетитом.
Я не пользуюсь у них кредитом.
«Наливайте ему пожиже!»
Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого.
Жизнь вокруг идет как по маслу.
(Подразумеваю, конечно, массу.)
Маркс оправдывается. Но, по Марксу,
давно пора бы меня зарезать.
Я не знаю, в чью пользу сальдо.
Мое существование парадоксально.
Я делаю из эпохи сальто.
Извините меня за резвость!
То есть все основания быть спокойным.
Никто уже не кричит: «По коням!»
Дворяне выведены под корень.
Ни тебе Пугача, ни Стеньки.
Зимний взят, если верить байке.
Джугашвили хранится в консервной банке.
Молчит орудие на полубаке.
В голове моей — только деньги.
Деньги прячутся в сейфах, в банках,
в чулках, в полу, в потолочных балках,
в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
Наводняют собой Природу!
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берез, акаций.
Я весь во власти галлюцинаций.
Дайте мне кислороду!
Ночь. Шуршание снегопада.
Мостовую тихо скребет лопата.
В окне напротив горит лампада.
Я торчу на стальной пружине.
Вижу только лампаду. Зато икону
я не вижу. Я подхожу к балкону.
Снег на крышу кладет попону,
и дома стоят, как чужие.
Равенство, брат, исключает братство.
В этом следует разобраться.
Рабство всегда порождает рабство.
Даже с помощью революций.
Капиталист развел коммунистов.
Коммунисты превратились в министров.
Последние плодят морфинистов.
Почитайте, что пишет Луций.
К нам не плывет золотая рыбка.
Маркс в производстве не вяжет лыка.
Труд не является товаром рынка.
Так говорить — оскорблять рабочих.
Труд — это цель бытия и форма.
Деньги — как бы его платформа.
Нечто помимо путей прокорма.
Размотаем клубочек.
Вещи больше, чем их оценки.
Сейчас экономика просто в центре.
Объединяет нас вместо церкви,
объясняет наши поступки.
В общем, каждая единица
по своему существу — девица.
Она желает объединиться.
Брюки просятся к юбке.
Шарик обычно стремится в лузу.
(Я, вероятно, терзаю Музу.)
Не Конкуренции, но Союзу
принадлежит прекрасное завтра.
(Я отнюдь не стремлюсь в пророки.
Очень возможно, что эти строки
сократят ожиданья сроки:
«Год засчитывать за два».)
Пробил час и пора настала
для брачных уз Труда — Капитала.
Блеск презираемого металла
(дальше — изображенье в лицах)
приятней, чем пустота в карманах,
проще, чем чехарда тиранов,
лучше цивилизации наркоманов,
общества, выросшего на шприцах.
Грех первородства — не суть сиротства.
Многим, бесспорно, любезней скотство.
Проще различье найти, чем сходство:
«У Труда с Капиталом контактов нету».
Тьфу-тьфу, мы выросли не в Исламе,
хватит трепаться о пополаме.
Есть влечение между полами.
Полюса создают планету.
Как холостяк я грущу о браке.
Не жду, разумеется, чуда в раке.
В семье есть ямы и буераки.
Но супруги — единственный вид владельцев
того, что они создают в усладе.
Им не требуется «Не укради».
Иначе все пойдем Христа ради.
Поберегите своих младенцев!
Мне, как поэту, все это чуждо.
Больше: я знаю, что «коемуждо...»
Пишу и вздрагиваю: вот чушь-то,
неужто я против законной власти?
Время спасет, коль они неправы.
Мне хватает скандальной славы.
Но плохая политика портит нравы.
Это уж — по нашей части!
Деньги похожи на добродетель.
Не падая сверху — Аллах свидетель,—
деньги чаще летят на ветер
не хуже честного слова.
Ими не следует одолжаться.
С нами в гроб они не ложатся.
Им предписано умножаться,
словно басням Крылова1.
Задние мысли сильней передних.
Любая душа переплюнет ледник.
Конечно, обществу проповедник
нужней, чем слесарь, науки.
Но, пока нигде не слыхать пророка,
предлагаю — дабы еще до срока
не угодить в объятья порока:
займите чем-нибудь руки.
Я не занят, в общем, чужим блаженством.
Это выглядит красивым жестом.
Я занят внутренним совершенством:
полночь — полбанки — лира.
Для меня деревья дороже леса.
У меня нет общего интереса.
Но скорость внутреннего прогресса
больше, чем скорость мира.
Это — основа любой известной
изоляции. Дружба с бездной
представляет сугубо местный
интерес в наши дни. К тому же
это свойство несовместимо
с братством, равенством, и, вестимо,
благородством невозместимо,
недопустимо в муже.
Так, тоскуя о превосходстве,
как Топтыгин на воеводстве,
я пою вам о производстве.
Буде указанный выше способ
всеми правильно будет понят,
общество лучших сынов нагонит,
факел разума не уронит,
осчастливит любую особь.
Иначе — верх возьмут телепаты,
буддисты, спириты, препараты,
фрейдисты, неврологи, психопаты.
Кайф, состояние эйфории,
диктовать нам будет свои законы.
Наркоманы прицепят себе погоны.
Шприц повесят вместо иконы
Спасителя и Святой Марии.
Душу затянут большой вуалью.
Объединят нас сплошной спиралью.
Воткнут в розетку с этил-моралью.
Речь освободят от глагола.
Благодаря хорошему зелью,
закружимся в облаках каруселью.
Будем спускаться на землю
исключительно для укола.
Я уже вижу наш мир, который
покрыт паутиной лабораторий.
А паутиною траекторий
покрыт потолок. Как быстро!
Это неприятно для глаза.
Человечество увеличивается в три раза.
В опасности белая раса.
Неизбежно смертоубийство.
Либо нас перережут цветные.
Либо мы их сошлем в иные
миры. Вернемся в свои пивные.
Но то и другое — не христианство.
Православные! Это не дело!
Что вы смотрите обалдело?!
Мы бы предали Божье Тело,
расчищая себе пространство.
Я не воспитывался на софистах.
Есть что-то дамское в пацифистах.
Но чистых отделять от нечистых —
не наше право, поверьте.
Я не указываю на скрижали.
Цветные нас, бесспорно, прижали.
Но не мы их на свет рожали,
не нам предавать их смерти.
Важно многим создать удобства.
(Это можно найти у Гоббса.)
Я сижу на стуле, считаю до ста.
Чистка — грязная процедура.
Не принято плясать на могиле.
Создать изобилие в тесном мире
это по-христиански. Или:
в этом и состоит Культура.
Нынче поклонники оборота
«Религия — опиум для народа»
поняли, что им дана свобода,
дожили до золотого века.
Но в таком реестре (издержки слога)
свобода не выбрать — весьма убога.
Обычно тот, кто плюет на Бога,
плюет сначала на человека.
«Бога нет. А земля в ухабах».
«Да, не видать. Отключусь на бабах».
Творец, творящий в таких масштабах,
делает слишком большие рейды
между объектами. Так что то, что
там Его царствие,— это точно.
Оно от мира сего заочно.
Сядьте на свои табуреты.
Ночь. Переулок. Мороз блокады.
Вдоль тротуаров лежат карпаты.
Планеты раскачиваются, как лампады,
которые Бог возжег в небосводе
в благоговенье своем великом
перед непознанным нами ликом
(поэзия делает смотр уликам),
как в огромном кивоте.
В Новогоднюю ночь я сижу на стуле.
Ярким блеском горят кастрюли.
Я прикладываюсь к микстуре.
Нерв разошелся, как черт в сосуде.
Ощущаю легкий пожар в затылке.
Вспоминаю выпитые бутылки,
вологодскую стражу, Кресты, Бутырки.
Не хочу возражать по сути.
Я сижу на стуле в большой квартире.
Ниагара клокочет в пустом сортире.
Я себя ощущаю мишенью в тире,
вздрагиваю при малейшем стуке.
Я закрыл парадное на засов, но
ночь в меня целит рогами Овна,
словно Амур из лука, словно
Сталин в XVII съезд из «тулки».
Я включаю газ, согреваю кости.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.
Не желаю искать жемчуга в компосте!
Я беру на себя эту смелость!
Пусть изучает навоз кто хочет!
Патриот, господа, не крыловский кочет.
Пусть КГБ на меня не дрочит.
Не бренчи ты в подкладке, мелочь!
Я дышу серебром и харкаю медью!
Меня ловят багром и дырявой сетью.
Я дразню гусей и иду к бессмертью,
дайте мне хворостину!
Я беснуюсь, как мышь в темноте сусека!
Выносите святых и портрет Генсека!
Раздается в лесу топор дровосека.
Поваляюсь в сугробе, авось остыну.
Ничего не остыну! Вообще забудьте!
Я помышляю почти о бунте!
Не присягал я косому Будде,
за червонец помчусь за зайцем!
Пусть закроется — где стамеска!—
яснополянская хлеборезка!
Непротивленье, панове, мерзко.
Это мне — как серпом по яйцам!
Как Аристотель на дне колодца,
откуда не ведаю что берется.
Зло существует, чтоб с ним бороться,
а не взвешивать на коромысле.
Всех скорбящих по индивиду,
всех подверженных конъюнктивиту,
всех к той матери по алфавиту:
демократия в полном смысле!
Я люблю родные поля, лощины,
реки, озера, холмов морщины.
Все хорошо. Но дерьмо мужчины:
в теле, а духом слабы.
Это я верный закон накнокал.
Все утирается ясный сокол.
Господа, разбейте хоть пару стекол!
Как только терпят бабы?
Грустная ночь у меня сегодня.
Смотрит с обоев былая сотня.
Можно поехать в бордель, и сводня —
нумизматка — будет согласна.
Лень отклеивать, суетиться.
Остается тихо сидеть, поститься
да напротив в окно креститься,
пока оно не погасло.
«Зелень лета, эх, зелень лета!
Что мне шепчет куст бересклета?
Хорошо пройтись без жилета!
Зелень лета вернется.
Ходит девочка, эх, в платочке.
Ходит по полю, рвет цветочки.
Взять бы в дочки, эх, взять бы в дочки.
В небе ласточка вьется.
Иосиф Бродский . (Смеясь, закуривает) А сейчас Георгий выдаст что-нидь о моих любовных похождениях.
Георгий Долматов.
"Зеленоглазая, с высоким лбом, с темно-каштановыми волосами, очень бледная, с голубыми прожилками на виске - Марина была поразительно красива". Подруга Бродского Людмила Штерн пишет, что она казалась анемичной, в чем многие усматривали загадочность. Она была застенчивой, не блистала остроумием, не пикировалась в компаниях. Но иногда в ее зеленоватых глазах мелькало какое-то шальное выражение.
"Она была тоненькой, высокой и стройной. Знаете, у нее был такой слегка шелестящий голос, без особых интонаций. Иногда Бродский, сидевший рядом, услышав что-то, поворачивался к ней и умиленно спрашивал: "Что это мы тут шелестим?" Однажды Иосиф пришел вместе с ней в гости. Поздно, уже после одиннадцати вечера. Читали стихи, пили грузинское вино. Ушли около двух часов ночи. Она зашла, сказала "здравствуйте". Уходя, вымолвила "до свидания". Все! За весь вечер больше ни слова!".
Иосиф Бродский. (Бросил сигарет, налил коньяку , выпил) Продолжай
Георгий Долматов. Она носила с собой небольшие блокнотики и иногда в компаниях делала быстрые зарисовки. Мало кто видел, что именно она рисовала в этих книжечках. Однажды Бобышев обмолвился: "Я увидел в них заготовки для большого шедевра, которого так и не последовало".
"Поскольку она была исключительно молчаливой, а Иосиф никогда не делился, о чем они говорили, понять Марину было достаточно сложно. Во всяком случае понять, чем она его привлекала. По свидетельству того же Бобышева она могла увлеченно и умно рассуждать о пространстве и его свойствах, о зеркалах в жизни и в живописи. Кое-кто приписывал ее взгляды влиянию известного художника и теоретика живописи Владимира Стерлигова, ученика Казимира Малевича и друга отца Марины Павла Басманова. Ее часто видели в консерватории. Она, безусловно, разбиралась в музыке, еще до того, как Иосиф стал проявлять интерес к классическим музыкальным произведениям".
"У нее были длинные гладкие волосы, обрезанные ниже плеч. Мало того, что она была красива, она представляла собой архетип женщины, который привлекал Бродского всегда, начиная с голливудской актрисы Зары Леандер, увиденной им в одном из трофейных американских фильмов. Да и после того, как он пережил любовь к Марине, с ним рядом были женщины того же архетипа. Возьмите, к примеру, Веронику Шильц - французскую переводчицу и славистку, к которой он долгое время был достаточно сильно привязан. Его жена Мария Соццани-Бродская похожа и на Зару Леандер, и на Марину Басманову".
Марина с Иосифом любили гулять по Новой Голландии - это неподалеку от ее дома - частенько заходили к Людмиле и Виктору Штернам, которые тоже жили поблизости - выпить чаю, согреться. Заходили с цветами, с улыбками. "Он не мог отвести от нее глаз и восхищенно следил за каждым ее жестом: как она откидывает волосы, как держит чашку, как смотрится в зеркало". Домработница Штернов говорила после их ухода: "Заметили, как у нее глаз сверкает? Говорю вам, она ведьма и Оську приворожила... Он еще с ней наплачется...". Однажды, после очередного разрыва с Мариной, он пришел к Штернам с окровавленным запястьем, перевязанным грязным бинтом. Молча съел тарелку супа и ушел. Потом вновь история повторилась: снова запястье и грязный бинт...
Любил ли он Марину? Все говорят - конечно. Впрочем, один из его друзей полагает, что настоящая страсть разгорелась как раз тогда, когда он почувствовал, что может ее потерять, когда в их отношения вмешался третий.
Любила ли она его? Никто точно не может ответить на этот вопрос. Только она сама. Правда, многие говорят, что в этом смысле и Бродский, и Басманова стоили друг друга: чувства Марины обострялись, как только она ощущала, что может потерять Иосифа или хотя бы утратить безраздельное влияние на него.
Иосиф Бродский. (Закурил) Вот где вы все это берете, Георгий? Нельзя так категорично! Все взяли и открыли всем правду, нет и еще раз- нет! Может быть , было похоже. Но вам всем охота конфетку , а не жизнь. А жизнь не конфетка. У вас руки дрожат, когда вы гладите женщину?
Георгий Долматов. Еще как.
Сергей Есенин. Ну, определенно из нашей шатии-братии!
Иосиф Бродский. (Бросает с досады вилку) Жень, давай ты разнагишайся теперь, а то помалкиваешь сидишь, как сыч.
Евгений Евтушенко.
Три женщины и две девчонки куцых,
да я...
Летел набитый сеном кузов
среди полей шумящих широко.
И, глядя на мелькание косилок,
коней,
колосьев,
кепок
и косынок,
мы доставали булки из корзинок
и пили молодое молоко.
Из-под колес взметались перепелки,
трещали, оглушая перепонки.
Мир трепыхался, зеленел, галдел.
А я - я слушал, слушал и глядел.
Мальчишки у ручья швыряли камни,
и солнце распалившееся жгло.
Но облака накапливали капли,
ворочались, дышали тяжело.
Все становилось мглистей, молчаливей,
уже в стога народ колхозный лез,
и без оглядки мы влетели в ливень,
и вместе с ним и с молниями - в лес!
Весь кузов перестраивая с толком,
мы разгребали сена вороха
и укрывались...
Не укрылась только
попутчица одна лет сорока.
Она глядела целый день устало,
молчала нелюдимо за едой
и вдруг сейчас приподнялась и встала,
и стала молодою- молодой.
Она сняла с волос платочек белый,
какой-то шалой лихости полна,
и повела плечами и запела,
веселая и мокрая она:
"Густым лесом босоногая
девчоночка идет.
Мелку ягоду не трогает,
крупну ягоду берет".
Она стояла с гордой головою,
и все вперед -
и сердце и глаза,
а по лицу -
хлестанье мокрой хвои,
и на ресницах -
слезы и гроза.
"Чего ты там?
Простудишься, дурила..."
ее тянула тетя, теребя.
Но всю себя она дождю дарила,
и дождь за это ей дарил себя. ...
Евгений Евтушенко. (Выпил) Мне недавно ампутировали ногу по колено, не заметно , правда? Ничего , живу. .. Впервые я познал женщину в экспедиции на Алтае, в 15 лет. Был худым и длинным, казался старше. Эта женщина, узнав сколько мне лет, чуть со стыда не сгорела потом. Вымаливала перед иконами грех. Потом Белла Ахатовна, двум творческим личностям тяжело в одной квартире. Галина Сокол- не могла иметь детей. Мы усыновили мальчика Петю. Англичанка Джан, я с ней на Кубе познакомился. Родила мне двоих. Я что-то сочинял , она , вторым беременная, подошла ко мне не вовремя, «под горячую руку», я ткнул ее в живот. Мальчик родился с цитамегановирусом. Врачи утверждают , что это не моя вина, но все же… Мария Новикова моложе меня на 30 лет. …
Не исчезай... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.
Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.
Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.
Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.
Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.
Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.
Надо страдать стихами, болеть , Георгий, а не просто лупить-рифмовать! Сколько лет Булгаков «Мастера» писал? Кажется , 12 и так не увидел его в издании…
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.
Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.
Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.
Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.
Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.
Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.
Надо страдать стихами, болеть , Георгий, а не просто лупить-рифмовать! Сколько лет Булгаков «Мастера» писал? Кажется , 12 и так не увидел его в издании…
Георгий Долматов. Андрей Вознесенский доказал, что он сильная творческая личность со своей энергетикой. А меж тем энергия Вознесенского была неистощима, он добывает ее отовсюду — из ядерных реакций общественной жизни и личной, из углей древности, из нефтяной злобы дня, из путешествующих рек, морей, океанов, из торфа усталости, кризиса и одиночества, из — наконец! — яростного сжигания отбросов. Эта неустанная энергодобыча и энергоснабжение читательской массы — самое поразительное и первостепенное качество Андрея Вознесенского. Люди, горящие ожиданием у книжных прилавков и в необъятных залах, — свидетельство тому неоспоримое. Нет формулы для таланта, нет формулы для успеха. «Планы прогнозируем по сопромату, но часто не учитываем скрымтымным». «Или у Судьбы есть псевдоним, темная ухмылочка — скрымтымным?» Постфактум можно лишь обозреть очевидное. Вознесенский дерзок, самоуверен, любит свою судьбу и удачу, не без шика и не без бравады, но нет в нем и тени избранничества, надмирности, мерзкой мании величия. Его примчал в поэзию не только необычайный талант, но и необычайный напор того поколения, которое он представляет и чует всем существом, как охотничий пес. Он воспел самых разных героев и антигероев этого поколения во всей их красе — в благородстве и пошлости, в смертных подвигах и смертных грехах, в целомудрии и распутстве, в самоотверженности и подлости, в храбрости… Он никогда не боялся ни мыслей, ни слов, в выражениях не стеснялся, наибольшее удовольствие получал от разрухи жеманства и лжи, отвечая тем самым настрою своего поколения («уязвленная брань — доказательство чувства»). Колоссальнейшая эпоха! Ходят на поэзию, как в душ Шарко, даже герои поэмы «Плохо!» требуют сложить о них «Хорошо!». «Разговор с эпиграфом» Руками ешьте даже суп, но с музыкой — беда такая! Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками! Эта поэзия отрастила не только глаз, но и язык, чрезвычайно способный к живым, но причудливым, подчас непереносимым для пуританского слуха, повседневным языкам поколения, протестующего против красивой и некрасивой лжи, надувательской юности и всякой житейской туфты, особенно в области духа («Но все-таки дух — это главное. Долой порнографию духа!» Жил огненно-рыжий художник Гоген, богема, а в прошлом — торговый агент. Чтоб в Лувр королевский попасть из Монмартра, он дал кругаля через Яву с Суматрой! Идут к своим правдам, по-разному храбро, червяк — через щель, человек — по параболе. Сметая каноны, прогнозы, параграфы, несутся искусство, любовь и история — по параболической траектории! Хоть с точки зрения классической грамматики нельзя попасть в Лувр «сквозь главный порог», главную мысль Вознесенского все же правильно поняли его непедантичные многочисленные читатели. Поняли и полюбили — Не за свежесть и новизну, а за своевременность и современность. За энергию голой правды, голого чувства и голого слова («Мир хочет голого, голого, голого!»), отнюдь не лицеприятного для многих его современников, читателей и даже слушателей в Политехническом.
Борис Пастернак. О Музе, о женщине ни слова?
Георгий Долматов. Мне каждому из вас хочется сейчас сказать что-нибудь хорошее…
« Мне так надоели эти мифы. Что он хотел быть похороненным в Переделкине. Что он умер от пятого инсульта, от четвертого инфаркта… А у него не было никогда ни одного инсульта или инфаркта, вообще он был стопроцентно здоровый человек - если бы не эта болезнь. Мне удавалось 15 лет с этим смертельным диагнозом Паркинсона спасать его - и он работал все эти годы. У него все пошло по Паркинсону: руки-ноги, потом голос, нечувствительность…» -это – Зоя Богуславская.
«А в тот день, еще за полчаса, ничто не предвещало, что это случится. Он умер на моих руках, минут за 15 до того, когда он побелел, я спрашиваю: «Что с тобой?» А он - мне: «Да что ты, не отчаивайся... Я - Гойя!». И я - ему: «Глазницы воронок мне выклевал ворон, слетая на поле нагое»...
«А еще из-за забора (дом Вознесенского рядом с домом-музеем его кумира, Бориса Пастернака. ) слышны были звуки Шопена, только что,
30-го, был день смерти Пастернака... И он мне говорит: «Что за музыка играет?» Можете себе представить - этого я никому не говорила, - и я понимаю, что в его глупой башке соединилось, что вот Пастернак умер и он умирает, и я ему говорю: «Да нет, это там музыкальный вечер какой-то»… Я же столько раз выводила его из этого состояния, и реанимация очень скоро приехала, но - ничего, сказали, полная интоксикация организма. Паркинсон замкнул все…»
Андрей Вознесенский. Великая Зоя! Я ведь увел ее из другой семьи. Украл, добился!
Георгий Долматов. Она дальше рассказывала: « Когда Белла Ахмадулина узнала, что Андрюша женился, хотя мы еще не были официально женаты, она приехала в Переделкино в Дом творчества - у нас еще не было квартиры - и повесила мне на шею свой опаловый крестик. Это был такой жест - она сняла, встала на колени и сказала: «Он тебя выбрал…»
У них с Беллой была эта дружеская влюбленность до последних дней. Раньше на каждый ее день рождения Андрей ехал с утра с цветами... Помните его строчки? «Нас много. Нас может быть четверо./ Несёмся в машине как черти./ Оранжеволоса шофёрша./ И куртка по локоть - для форса./ Ах, Белка, лихач катастрофный,/ нездешняя ангел на вид,/ хорош твой фарфоровый профиль,/как белая лампа горит!»
Евгений Евтушенко. А ее невозможно было не любить.
Иосиф Бродский. Верно. Совершенно замечательная женщина, умница, красавица…
Сергей Есенин. И все-таки мы говорим сегодня о нашей музе.
Евгений Евтушенко. А это и есть Муза.
Андрей Вознесенский. Для каждого она разная, но одна на всех.
Георгий Долматов. И еще из Богуславской, если позволите…
«Андрей Андреевич, как джентльмен, не заставил меня- журналистку добираться в Переделкино, а назначил рандеву в ресторане в центре Москвы, где и появился в фирменном шейном платочке, высмаркиваясь и шепча что-то из последних сил. Ему было действительно плохо, температура, но он мужественно отвечал на все, что несли читатели. Я ему была интересна меньше всего, особенно после того, как призналась, что по его видеомам писала на первом курсе журфака курсовую. Хмыкнул - и все... Разговор не клеился, а в редакции ждали шедевра. Что делать? Вопросы читателей мы домучили. И тут я ляпнула: «А я тут недавно пупок проколола. У меня теперь там пирсинг».
Простуженный мэтр оживился, как ребенок. Глаза загорелись. «Дай посмотреть!» Я заголила живот - отступать некуда. И... на глазах у жующих сограждан поэт взял толстый черный маркер и нарисовал глаз со зрачком прямо на моем пупке. Было щекотно. Я сокрушалась: как донесу до редакции такую красоту, зима же! Поэт широким жестом извлек носовой платок: «Этот вроде еще чистый». И нарисовал на нем еще один глаз, вручив мне.
Вроде все? Но Вознесенского уже было не остановить. На бумаге он нарисовал Венеру Милосскую без головы и конечностей, с тем же зрячим пупком. Он витал уже где-то там, где летают пегасы. И, кажется, не заметил, что я откланялась и ушла. Я обернулась в дверях: поэт одиноко сидел за столиком и размашисто рисовал на листах.
Муж долго ревновал к классику за «поруганный» живот. Но «Прямая линия» в газете прошла на ура.
А год назад я узнала: примерно тогда же, когда мы встречались, поэт и написал поэму «Девочка с пирсингами». Ничего общего у меня с лирической героиней. Но приятно, что такая ерунда - пупок журналистки - тоже стала поводом для вдохновения:
В тебе живёт сияние.
Безжалостно из тьмы пупок проколотый мигнёт.
Меж топиком и джинсами, как жалюзи,
просвечивает солнечный живот.»
Владимир Маяковский. Какие же мы все, господа- поэты, одинаковые!
Борис Леонидович. Не согласен коренным образом.
Сергей Есенин. Давайте выпьем, пока Георгий не обрушил на нас следующий поток информации.
Все дружно чекаются и выпивают.
Георгий Долматов. (Ставит рюмку). Все вы конечно знаете , что такое любовь? Определение этому слову. Про гормоны, которые усиленно вырабатываются в состоянии влюбленности. Любовь – это наркотик, образно говоря… Но для каждого человека любовь – это что-то свое, особенное. Каждый понимает ее по-своему, в этом нет ничего плохого. Как же можно охарактеризовать любовь по-простому, не обращаясь к мнениям научных деятелей, писателей или философов?
1. Любовь – это желание делать для любимого человека что-то хорошее, постоянно радовать его.
2. «Какая тут любовь, если я надышаться без него не могу» (х/ф «Любовь и голуби»). Любовь – это желание всегда быть вместе с любимым человеком, если не физически, то хотя бы душевно.
3. Любовь – это постоянно думать о том, хорошо ли любимому человеку: тепло ли ему, покушал ли он, все ли у него в порядке.
4. Любовь – это больше отдавать, нежели получать, совершенно не задумываясь об этом.
Любить – значить прощать, стараться быть лучше, не обращать внимания на недостатки. Любовь – это постоянная работа не только над отношениями, но и над собой. Это труд, который может быть вознагражден только через испытания.
Евгений Евтушенко. Георгий, не тщи себя надеждой, ты много знаешь, не спорю, но это не поможет тебе в силе стихосложения.
Борис Пастернак. Хотя и не навредит.
Владимир Маяковский. Предлагаю взять одно из стихов Георгия и переделать на наш лад, как должно быть правильно написано. Согласны?
Все вокруг согласились и продолжили поглощать приготовленные в изобилии закуски на шикарно сервированном столе.
пауза
Действие третье
Огромная терраса с большим столом в центре. На столе свежие цветы в прозрачной вазе. Поэты сидят кто- где : на диванах, креслах, Долматов стоит , опершись на парапет.
Евгений Евтушенко. Прошу меня сильно не ругать , я чуть схитрил и пошел от прочитанного Георгием стихотворения «Со мною вот , что приключилось». В ответ представляю свое , написанное давно, правда…
Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те.
И он
не с теми ходит где-то
и тоже понимает это,
и наш раздор необъясним,
и оба мучимся мы с ним.
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладёт
и у другой меня крадёт.
А той -
скажите, бога ради,
кому на плечи руки класть?
Та,
у которой я украден,
в отместку тоже станет красть.
Не сразу этим же ответит,
а будет жить с собой в борьбе
и неосознанно наметит
кого-то дальнего себе.
О, сколько
нервных
и недужных,
ненужных связей,
дружб ненужных!
Куда от этого я денусь?!
О, кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей соединённость
и разобщённость
близких душ!
Андрей Вознесенский. Женя, ты- редиска после этого! Мы ж его ничему так никогда не научим!
Иосиф Бродский. Евгений Александрович. Ну не допрыгнуть Георгию до вас, неужели вы этого не понимаете? Спокойнее надо, без фанатизма.
Сергей Есенин. У меня такая же ситуация. Гоша написал стих для меня по моему стихотворению, мне понравилось.
Георгий Долматов. А можно алаверды. Почти по Евтушенко
Меня любила девушка одна
С копной волос-подобье водопада!
В них было все : и нежность и прохлада,
В глазах ее -морская тишина.
Она мне целовала пальцы рук
И берегла от будущих напастей
Своей не детской- дерзкой страстью,
Чтоб не забыл прикосновенье губ.
Лил дождь и била молния широкая,
И гром гремел,на море вызвав стон,
И вскрикнула она: Я-одинокая
Волнам и грому ровно в унисон.
Что все пройдет, забудется, забудется
И навсегда останется одна
Поблекшей у дороги незабудкою
И не на мне окажется вина.
Я ей кричал, чтоб не страдала попусту,
Я здесь и с нею на года.
И нет теперь меж нами черной пропасти
Лишь одиночество сгорело без следа.
Хочу благодарить богинь наивных,
Неверных, тех, что ждали до конца
За то , что их прощание так дивно,
За то , что в лживости так царственно горды,
За то , что те страданья не противны
И одиночества смываются следы.
Евгений Евтушенко. Молодец, не ожидал!
Владимир Маяковский. А я господа, в отличие от вас немного поработал и вот , что получилось. Я думаю не надо так узко ставить рамки нашего конкурса. Я вот взял свое незаконченное и завершил…
I
Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы разбрасываю разломавши
так рвут загадав и пускают по маю
венчики встречных ромашек
Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье
Пусть серебро годов вызванивает уймою
надеюсь верую вовеки не придет
ко мне позорное благоразумие
II
Уже второй
должно быть ты легла
А может быть
и у тебя такое
Я не спешу
и молниями телеграмм
мне незачем
тебя
будить и беспокоить
III
море уходит вспять
море уходит спать
Как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт
С тобой мы в расчете
И не к чему перечень
взаимных болей бед и обид.
IV
Уже второй должно быть ты легла
В ночи Млеч путь серебряной Окою
Я не спешу и молниями телеграмм
Мне незачем тебя будить и беспокоить
как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт
С тобой мы в расчете и не к чему перечень
взаимных болей бед и обид
Ты посмотри какая в мире тишь
Ночь обложила небо звездной данью
в такие вот часы встаешь и говоришь
векам истории и мирозданью.
В такие вот часы ты не одна,
А в океане мысленных иллюзий
И лодка- память вырулить должна
В одну из тихих гаваней , как шлюзы.
Но наша лодка течь уже дала,
Она не доплывет до места встречи,
Ночные призраки, вам неба похвала,
Что взяли лодку на свои седые плечи.
V
Я пальцы соберу, как лепестки
И до тебя дотронусь, снявши с лодки,
Что понимаешь ты , владычица тоски,
С лицом бестужевской красотки?
Иосиф Бродский. Концовочка подгуляла, схалтурил Владимир Владимирович, впрочем, гению дозволено все.
Сергей Есенин. Мне понравилось, Володя, в лучших традициях.
Владимир Маяковский. Спасибо , Сережа.
Георгий Долматов. А я для вас прочту стихи трех поэтов, которые вы прекрасно знаете.
Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свёрнутый, запечатлённый свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток!
Он жжёт огнём, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечем ярём железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся - от века - на тебя!
***
Одной тебе, тебе одной,
Любви и счастия царице,
Тебе прекрасной, молодой
Все жизни лучшие страницы!
Ни верный друг, ни брат, ни мать
Не знают друга, брата, сына,
Одна лишь можешь ты понять
Души неясную кручину.
Ты, ты одна, о, страсть моя,
Моя любовь, моя царица!
Во тьме ночной душа твоя
Блестит, как дальняя зарница.
***
Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой -
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой...
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...
***
Иосиф Бродский. Ну, это всем известно… Брюсов , Блок и Тютчев. Выбор странноватый , по –моему, если уж исходить из материала…
Сергей Есенин. Хрестоматия. Я с Блоком встречался.
Иосиф Бродский. А я с Тютчевым.(смеется и закуривает)
Сергей Есенин. Не понял?
Иосиф Бродский. Да шутка юмора… еврейская.
Сергей Есенин. Да ладно вам прятаться за это, чуть что сразу я- еврей, что с меня взять!
Борис Пастернак. А что с него возьмешь?
Евгений Евтушенко. Давайте ближе к делу.
Иосиф Бродский. Нас поить- кормить будут сегодня?
Георгий Долматов. (делает знак официанту) Сейчас уже все несут.
Иосиф Бродский. (закидывая ногу на ногу, трогая сигарету) Другое дело , понимаешь, ( начал читать в своей знаменитой манере)
Здесь , на земле, где я впадал в немилость,
Где жил, чужое отвергая, правду
В себе хранил и что бы не случилось
Пошел бы за нее даже на плаху.
Я жег глаголом , сердца не жалея,
Я гнил в бараках душных и холодных,
Надежду на повторное лелея
Прочтение стихов моих свободных.
Мне дар был свыше дан, его душою
Я принял и не тратил понапрасну,
Она теперь с другим , а не со мною,
Но это , в сущности, уже не важно.
Я не могу ругать судьбу и небо,
Но никому желать ее не стану.
Когда в семье в достатке нету хлеба,
Его заменит сердцем своим мама.
С волос и губ ее мои успехи
И с добрых рук и взгляда на прощанье,
Мои звонки, как жизненные вехи
В ответ на долгое ее молчанье.
Смотри я сед и высох, словно ясень,
Но ни о чем ушедшем не жалею.
И с божьим промыслом согласен
Тем паче сам так не умею...
Теперь закончу. Ибо вкусу жизни
Сейчас иной я предпочел,
Но не считаю себя лишним
И не согласен ни по чем
Смотреть на жизнь теперь спокойно,
На землю , провожая снег-
Его касание невольно
Включает запоздало свет.
Он за пределы жизни светит
И шлет нам всем долгий сигнал,
А я за это все в ответе
Пишу в журнал…
Сергей Есенин. ( после паузы) Да… Как это у вас все легко так получается, а копается глубоко!?
Борис Пастернак. Анне Андреевне нравилась ваша манера читать, Иосиф.
Иосиф Бродский. Спасибо, я знаю. Я актеру знаменитому постоянно выговаривал, за то , что он мои стихи делает шаблонными, читая по театральному…
Георгий Долматов. Михаилу Казакову.
Иосиф Бродский. Да, Мише…( оживляется при виде официантов с подносами и тележками) Граппы нет у вас?
Официант. Из напитков сегодня есть абсолютно все.
Евгений Евтушенко. Ну , молодцы, угодили.
Андрей Вознесенский. Мне водки плесните. А я прочту экспромт, только что навеяло:
Я видеть хочу тебя, слышишь?
Как едва заметно ты дышишь.
И мне все равно то, что лучше не выглядишь.
Я ночь нашу вынянчил,
Время ход вылечил.
Хочу тебя видеть как можно скорей,
Как прячется ночь в серебро фонарей
Во мне пусть ты спрячешься,
Босая. горячая.
Цыпленком из вечности вылупиться,
Как Гойя хочу срочно вылечиться,
Обнять, прикоснуться, лишь слово сказать,
В беспамятном веке запомнить глаза...
Вознесенский встает , поднимая бокал, чем –то растроган:
Я хочу поднять тост за нашего друга, теперь уже мы можем его так называть, за Георгия Андреевича, спасибо, что дал возможность вернуться в прошлое ненадолго…( выпивает, не закусывая, выходит) Я не надолго…
Иосиф Бродский . Куда это он?
Сергей Есенин. (Разделывая осетрину) Большой поэт, немного вычурный, его дар прямо распирает …( закрыв глаза, с удовольствием смакует приготовленную рыбу, после паузы, вытирая губы салфеткой) Я тоже прочту , если хотите так же экспромт:
Исцелуй меня, как радость,
Дай вдохнуть хоть через раз
Губ твоих хмельную сладость,
Выпить свет любимых глаз!
Меня руки твои взяли
В роковой желанный плен
И с колен твоих подняли,
Чтобы счастье дать взамен.
Не давай мне передышки
И не думай наперед,
Мне , рязанскому мальчишке
Целоваться так идет!
Я хотел бы в час постылый,
В час последний, скорбный час
Губы целовать любимой,
Запивая светом глаз.
Чтобы уходить счастливым,
Полной грудью чтоб вдохнуть
Воздух сумерек дождливых
Мех тальянки развернуть.
Чтобы ты меня любила,
Когда с яблонь слетит свет
И вкус губ не позабыла
И слова, что смерти нет.
Иосиф Бродский. Давайте еще по одной. За это надо выпить обязательно!
Борис Пастернак. Хотя процесс похоже стремится к всеобщему обаянию и единению.
Иосиф Бродский. Нет стихи я спинным мозгом чувствую . Есенина ни с кем не спутаешь.(пьет)
Евгений Евтушенко. (выпивает) О своей манере чтения немного расскажите, Иосиф, пожалуйста.
Иосиф Бродский. Ну, что рассказывать, разве для Георгия. ( берет сигарету)
Каденции от квинты к тонике, кто понимает, взял немного от хорала григорианского, мне так удобнее читать .
Также его мелодика соотнесена не с синтаксисом, а со стиховой структурой строк и строф. Так, финальные каденции имеют место только тогда, когда конец предложения является также и концом строфы . Таким образом, многие предложения, чьи окончания не совпадают с концом строки или строфы, а находятся внутри строк и строф, лишены нормальной каденции. К тому же отдельные строки обычно отчетливо отмечаются паузами вне зависимости от синтаксической ситуации. Я часто пользуюсь анжамбеманом, ( смеется) но строкораздел почти всегда отмечен значительной паузой в его чтении.
В общем, декламация моя теснее связана с просодической структурой текста, чем с нормальными речевыми интонациями. Более того, следует отметить, что, хотя об особенностях декламации нельзя догадаться по печатному тексту, определяющие факторы строфо- и строкораздела наглядно представлены в тексте.
Борис Пастернак. Анжамбема;н (фр. enjambement, от enjamber, «перешагнуть» ) в стихосложении — несовпадение синтаксической паузы с ритмической (концом стиха, полустишия, строфы) ; употребление цезуры внутри тесно связанной по смыслу группы слов.
Также его мелодика соотнесена не с синтаксисом, а со стиховой структурой строк и строф. Так, финальные каденции имеют место только тогда, когда конец предложения является также и концом строфы . Таким образом, многие предложения, чьи окончания не совпадают с концом строки или строфы, а находятся внутри строк и строф, лишены нормальной каденции. К тому же отдельные строки обычно отчетливо отмечаются паузами вне зависимости от синтаксической ситуации. Я часто пользуюсь анжамбеманом, ( смеется) но строкораздел почти всегда отмечен значительной паузой в его чтении.
В общем, декламация моя теснее связана с просодической структурой текста, чем с нормальными речевыми интонациями. Более того, следует отметить, что, хотя об особенностях декламации нельзя догадаться по печатному тексту, определяющие факторы строфо- и строкораздела наглядно представлены в тексте.
Борис Пастернак. Анжамбема;н (фр. enjambement, от enjamber, «перешагнуть» ) в стихосложении — несовпадение синтаксической паузы с ритмической (концом стиха, полустишия, строфы) ; употребление цезуры внутри тесно связанной по смыслу группы слов.
Георгий Долматов. Свойственно поэтам романтическим…
Иосиф Бродский. Браво, браво , а говорите. что не знаете ни чего.. Анну Андреевну , в действительности смущала моя манера читать , она деликатничала, терпела… И твой прикол , Боря, я понял давно, просто нашло что-то , не сразу отреагировал… Вы не находите , господа, атмосфера какая-то идиллическая!? И Андрей запропастился куда-то…
Георгий Долматов. А он , Иосиф Александрович, не вернется больше.
Иосиф Бродский. Как так?
Все посмотрели на Долматова.
Георгий Долматов. Этот экспромт был прощальным. Он предупредил меня заранее, обосновал тем , что тяжело расставаться и вообще , жалел , что согласился на этот эксперимент.
Сергей Есенин. Да, дела…
Евгений Евтушенко. (снял и бросил с себя салфетку на стол). Черт, а ведь он прав. Нам всем сегодня придется уйти…
Борис Пастернак. Ну и что , вы о чем –то жалеете? Посмотрите вокруг, вдохните полной грудью это чистый альпийский воздух. Я, например, не согласен с Андреем, он проявил слабость…
Сергей Есенин. Надо было попрощаться.
Евгений Евтушенко. Заслушались лекцией Бродского и забыли друга.
Иосиф Бродский. Прошу прощения. что загнал вас в некий транс, в который сам себя постоянно загоняю, читая стихи. Мне нравится маятниковость чтения, а не мелодика…
Владимир Маяковский. Тяжело. Вечер исперчен…
Евгений Евтушенко. Давайте не будем киснуть.
Галстук импортный на мне,
Шузы заграничные.
Денди лондонский вполне-
Манеры приличные.
Придавил меня слегка
Занавес открытый,
На Ивана- дурака
Шмотки были сшиты.
Для себя все приобрел
Поспокойней стало,
Лишь для сердца не нашел
В лондонских развалах.
Сердце не лежит к нему
К новому обличью,
Подавай назад ему
Сапоги привычные.
Косой ворот подавай,
Хмельное веселье!
"Старого не отвергай"-
Завещал Есенин.
Помню, пили с Шукшиным
До утра в подвале
Трудно ль было молодым
Утопить печали!?
Он в кирзовых сапогах,
На мне галстук- бабочка
"Ты ж со станции "Зима",
А не фря и дамочка!"
С той поры всегда ношу
В огурцах рубахи,
Не по внешности сужу,
По размаху драки
Мы прорвались в эту брешь
Силами своими,
Взяли не один рубеж
Жизненной стихии.
Не пройдет меж нас ничто
Просто так , бесследно
Даже, если далеко
Слава , смерть, бессмертье…
Сергей Есенин. Давайте помянем хорошего поэта Андрея Вознесенского.
Все встают , поднимают рюмки , выпивают не чокаясь.
Борис Пастернак . Меня , честно говоря, вся эта затея не очень привлекала с самого начала. Да и конкурсы, междусобойчики недолюбливаю. Вот тоже что-то вроде экспромта:
Мне всего хотелось больше:
Жизни, праздности, событий
Пусть послаще, пусть погорше
Встреч, разлук, бесед, соитий.
Но откуда взяться силам,
Чтобы все назад вернуть
Цвет небесный ясно- синий,
Смерть с клюкою обмануть?
Пусто в доме моем будет,
Исключая одного,
В сумерках его забудет
Сон сошедший с облаков.
Хлопья снега ровно лягут,
Отражаясь в вышине
И стихами на бумагу
Прошлое вернут ко мне…
Давайте друзья , расходиться подобру-поздорову. Иначе слезомойка и обнималовка нас всех ждет с уверениями в вечной дружбе и любви.
Борис Пастернак . ( встал) Имею честь, господа, откланяться. Было очень приятно вас всех повидать. Будет о чем вспомнить и подумать. Вам отдельная благодарность, молодой человек.
Георгий Долматов. Да, что вы , Борис Леонидович! Как –то все не по сценарию пошло, скомкано…
Борис Пастернак. Почему же, наоборот. Сценарий очень даже симпатичный. Всего вам , господа. и храни вас господь. (Пастернак уходит)
Сергей Есенин. Ну, Гоша, ну выдумщик. Весело завернул. Слезу прямо вышибает!
Владимир Маяковский. Читающий о нас, слезу точно пустит.
Сергей Есенин . Не поскупится.
Иосиф Бродский. (Долматову) Вы мне начинаете нравиться, не худшая концовочка для пьесы.
Евгений Евтушенко. Для современной пьесы. Две тысяча пятнадцатый на дворе, друзья.
Сергей Есенин. И нам пора, пожалуй.
Георгий Долматов. Ну уж нет! Так вы все испортите, Сергей Александрович. Не находите , что на детский утренник, на елку новогоднюю начинает все смахивать. Там в конце Дед Мороз всегда говорит : «Посмотрел я на вас , ребятки , но пора уже домой!»
Иосиф Бродский. Что же вы предлагаете?
Георгий Долматов. Минуточку, у меня для вас кое-что есть. ( скрывается за дверью)
Возвращается на террасу, на которой никого нет. Обращается к официанту, убирающему со стола:
-А где все?
-А где все?
Официант. Я никого не видел, когда заходил, может быть, вышли?
Георгий Долматов. ( кладет на стол подарки и книги ) Вот так всегда, задумаешь одно, а получается…
Евгений Евтушенко. (выходит из-за колонны)Все у тебя парень нормально получается. И стихи получатся, это я тебе обещаю. Даже Бродскому ты понравился. А это многого стоит. Слушай себя, свое сердце. Жизнь тебя еще не потаскала, как нас ,грешных… Ну, за этим дело не станет, полагаю. Люби , не стесняйся чувств своих, не бойся показаться смешным, ты поэт, а это уже странно в наше время. Ты силен, молод, тебя девки любят, знаю!.. Я что остался , то … Не ушел со всеми. Поживем еще , браток, а !? Поживем!
Они обнялись.
ЗАНАВЕС
Мастер!
ОтветитьУдалить