Николай Сыромятников

еще раз о Бродском

... слова пропитаны слюной и желчью
им тесно вместе, а врозь, - им холодно
листок исписан, а зря, – не колокол -
души коптилище, её зажечь бы,

зола пригОршнями - оправа истин,
углями тлеют слова – шипение,
у Прометея - от жертвы пение,
огня хранилище, он – бескорыстен.

листочек фиговый - слова сарказма,
строка прошита твоей картавиной,
слегка измятым листом гербария -
то поразительна, то несуразна,

отображения - у Джона Донна,
наполовину модерна – Элиот, -
наполовину слеза камелии -
и капли едкости - от беладонны,

глушенной рыбою блестящий бисер
давно всплывает, - на удивление,
она живая, почти нетленная,
её роптания услышу, мистер,

сверяю истины - не мой пропеллер,
слова и темы, и дух Венеции, -
не изгибаю дугу-конвенцию, -
есть почитатели, но я - не первый,

своё, - Емелино, себе оставлю,
сомненья будут - свиному хрящику,
моя икона, меня хранящая, -
моя Россиюшка, - её и славлю.

перечитывая Бродского

у тебя, Бродский, -
(рифма подсказывает «уродский») -
еврея по крови, по духу,
чепуху нести и дудеть в ухо
или ходить с посохом посуху –
притворяясь пророком,
без оснований и проку
судить о русском народе,
монстра изображая, урода, -
нет никакого права –
картавина врёт коряво, -

рыбе, выброшенной на сушу,
сам Господь возвращает душу.
трубящий лось

 упало яблоко и вздрогнул лось...

... упало яблоко и вздрогнул лось,
движение повсюду началось, -
на нерест понеслись лососи,
а вместе с ними - сам Иосиф, -
возможно, - Бродский... мятный леденец
сосущий... и прозревший, наконец, -
играй, картавый, на свирели, -
мелодии - не посерели! –
мелодии спускаются с небес, -
им безразличен диссидента бес, -
весьма недолго блеск Венеций
скрывает плеши алопеций, -
но альвеолы, мистер или сэр,
гораздо чище здесь, в СССР,
однако, бег неумолимый
времён, - медведя за малиной,
хамелеона - на катамаран
пошлёт, - держи пошире свой карман! -
бобов получишь и махорки,
Гудзон в окрестностях Нью-Йорка,
где реченька журчащая течёт,
где время ставят на переучёт
погрешности баланса, счета, -
смешной потребности чего-то...
опушки, где трубит упрямый лось,
где столько виделось... и не сбылось.
Из этой комнаты

Из этой комнаты не надо выходить...

«Не выходи из комнаты, не совершай ошибку...»

И. Бродский. 1970 г.

Из этой комнаты не надо выходить.
Ты опоздал везде. Замкнись и не усердствуй.
Забудь о том, что будет завтра, впереди.
Зачем искать основу, тему или средство.

Не слушай басни, что окончен мезозой...
Ты прав, картавый фавн, к чему противоборство.
Возьми флакон духов, что пахнет резедой,
Вдохни, хмелей сполна и дальше не упорствуй.

Ты в четырёх стенах. Кому тебя искать?
Двойник, ты никому, ты сам себе не нужен.
Зачем теперь твоя прозрачная тоска?
Открой духовку и поджарь ее на ужин.

Доверься скорлупе, зародышу, яйцу.
Адажио звучит. Чуть слышно. Альбинони
Вдогонку шлёт свои посланья беглецу -
Тому, кому и так не скрыться от погони.

Здесь тихо и тепло. На полках стопы книг.
Пространство пустоты, растерянности, пыли,
Осколки красоты, заброшенный дневник,
Автопортрет, который явно позабыли.

Не торопись. Не упрекай себя ни в чём.
Никто не обещал радушия при встрече.
Знакомый холодок заботливым врачом
Тебя коснулся. Надо ли ему перечить?
на Васильевский остров

 играла танго радиола...

... играла танго радиола,
сгорали дни и пересуды,
и непотребность ореолы
собой, наивная, повсюду, -
курьёзы милые рождала, -
могла и молотом и серпом,
уж как умела! но усердно
и опекунство измождало,
на что словесно указала,
задиристо и боевито, -
и бантиком перевязала,
строка завзятого пиита...

итак, - юродствуй, не юродствуй,
а Родине всё света нету,
а вот он, я, - Иосиф Бродский! -
пройдусь по Невскому проспекту
и он прошелся, и уехал...
за океан, в страну свободы,
и были там ему утехой -
немые звёзды небосвода,

внутри духовного пореза,
виднее линия надлома,
сильнее слышен скрип протеза,
быстрее зреет аденома,
зато с поднятым гордо носом, -
там люди, - там они другие!
не осквернят себя доносом!
а на советских – аллергия!

и только много, много позже
почувствовал обвислой кожей,
что Родина всего дороже,
а он для Родины – прохожий...
и на Васильевский на остров,
где смерть его не утихала
где небо шпиль пронзило острый -
смеётся плач, навзрыд, стихами...
о ИБ

я Бродского люблю...

... я Бродского люблю, -
но странною любовью,
его то обезьяньи, то слоновьи
следы на небесах, -
его линеек и лекал
лихие линии и то, как облекал,
удавом обволакивая смыслы,
слова - в металл,
и то как подметал
в России пол, а коромысло
с ведрами,
с водой незамутнённой -
не поднимал, -
такой поэт своим талантом -
мал,
чтобы объять и понимать Россию
увидеть, выразить её
красивой, -
а главное - понять
... и засиять от этого, -
других певцов Россия
пригласила.
бобровая запруда

один большой поэт весьма брезгливо...

... один большой поэт весьма брезгливо,
преувеличенно, что, в общем, не красиво,
напоминая Ильича в Разливе,
писал и слал свои проклятия России, -
от голубых безбрежностей Сибири
до берегов Невы, где умирать собрался, -
культура поэтической сатиры
тебе диктует, если врёшь, - не завирайся,
не забивайся и не забывайся, -
и что б ты ни писал, но эмигранта доля
не сможет заменить круженье вальса
осенних листьев, где, тайком, твоя неволя
чужбине, слёзно, в мокрую подушку,
каналу Грибоеда жаловаться будет,
провинции, империи на ушко,
Венеции, - в бобровую запруду.

приношение ИБ

люблю
Иосифа, -
как родинку,
как оспинку на теле, -
ну что вы, в самом деле! -
оно хотело
куражу, и семени, и месива, -
а то! - куда как весело! -
влетело
в систему грёз и плодородия! -
блестит после дождя смородина,
себя и нас осеменив,
сменив обличие и кожу,
запечатлев чужой мотив
на профиле, -
и став похожим на ястреба
иных времён,
на саксофон с крикливым раструбом, -
самим собой осеменён, -
самим собой,
не покаянно,
окаянным током
огранён.

волны с перехлёстом

волны, действительно, - с перехлёстом, -
волны, Иосиф, повсюду, - им нет конца, -
как эмигрантам, святым прохвостам,
и гордецам, чей процент - похвальба скупца,

за океанами красный лОскут
можно испачкать, - как тряпку, - и проклинать,
можно покрыться жирком и лоском,
на побережье Гудзона твой променад

будет экзотикой коромысла, -
ленточкой молоту, серпу, – таков расклад, -
на языке - кучерявость мысли,
залежи злобы, и боль, и тоска расплат, -

та одинокая дьяволица,
то волевое плацебо себе верно, -
всё улыбается, всё глумится,
вертится чертово семя, веретено,

мания Вечного Жида вечна, -
ястребу визги эриний сорвут полёт,
тело зигзага, мерцая млечно,
будет искать постоянства, любую плоть

для воплощения и для плача, -
шпиль и Васильевский остров тебя зовут,
ты умирать передумал, - совсем иначе
выпала доля, - шептала: «...забудь, забудь...»

но не забыть... волевая особь
вверх запрокинет лицо, а горбатый нос
будет для тучек небесных боссом, -
миловать каждую… и целовать взасос.

Орфография и пунктуация авторские