Артемий Тропки

Евгению Евтушенко открытое письмо

1.

Здравствуйте, Евгений Александрович!
Подарил мне в юности отец
Томик Ваш с названьем «Моё самое…»
С той поры, квадратный, как ларец

Стал шкатулкой с кладом драгоценнейшим,
С мудростью христиано-евтушеннейшей
Для меня объёмный этот том,
Было в нём знакомое, при том

Найденное средь руин завода,
Как бумага для огне-развода:
На обрывке глянцево-журнальном -
«Я разлюбил…» - так больно о банальном…

Там на листке с оборванным финалом,
Ни дат, ни авторства, как будто не бывало,
То стало утешеньем – Божья милость,
И вот чудесно авторство открылось!..

Как драгоценны были эти строки,
Когда на Дальнем был я на Востоке,
В печали – или при душевном взлёте
(цель этих дифирамбов Вы поймёте…)
Мне были эти строфы ориентиром,
Как нить, судьбу прошившая пунктиром.

ВГИК. Курсовая. Темень кинозала.
«Не надо, - я читаю, чтоб не стало
Меня и всех – о чём просить людей?
Чтоб кроме Распятого не было вождей…»

Диплом. Жена. Рожденье первой дочки.
О новом веке в новом томе строчки.
Вновь к мудрости в стихах прикосновенье,
Я помню это светлое мгновенье!

2.

Но тьма пришла, спустилась чёрной кляксой,
На карту капнув в области Донбасса.
Накрыли землю грады – не дожди,
А на трибуне Рады – не вожди…

Лгунов, клевретов подлых хищный сброд!
В оцепенении брошенный народ;
Войной контужен, в шоке болевом
Спасенья ищет в кличе боевом…

3.

Меня глушило новостями лето
В четырнадцатом – роковом году,
И вот лицо известного поэта
Мне как в бреду явилось – на беду,

В сплошном аду трагичнейших событий,
С экрана телевизора – как сон
О выставке картин, о мирном быте
В рубахе пёстрой рассуждает он…

Я был разбит. А где же верность Правде?!!
Где высший долг, где честь авторитета?
Неужто поза – стих про «танки в Праге»?
Про то, что правда, это – не газета?..

Неужто там – в советской «коммуналке»,
Где срок грозил, а может даже – «вышка»
Он сам готов был лечь под эти танки,
Лишь оттого, что был ещё – мальчишка?

И вот теперь – в разделе новом мира,
Когда идёт подлее прежних «драка»,
Он глух и нем, избрав себе кумиром
Иной причал, теряя свой, однако…

4.

Дух осужденья – от греха гордыни,
Я книги Ваши – каюсь – разлюбил,
Жестоких дум немало и поныне,
Но сколько в душу вновь вдохнула сил

Почти брошюрка (я сперва не сдался
Придирчиво вчитался, пролистал)
В отделе книжном. Стих про школу в Талсе
Я ем студЕнь! I’m student снова стал!!!

Пускай простят мне Чаплин и Твардовский,
Хемингуэй и Сент-Экзюпери
За то, что я от Вас почти отрёкся,
Подумав, что не ранят Вас бои
России чад. И грозы над Донбассом.

И вдруг, как меч отточенной строкой,
Мои сомненья рубите Вы разом,
Сказав о вкрадчивости Третьей мировой…

Я вновь беру тот синий том – тот самый,
Что мне, покойный, преподнёс отец,
Не только Ваш, и мой он – самый-самый:
Рубинных рифм загадочный ларец…

Я Ваш школяр в далёком киноклассе
Внимаю лире… Верно, нелегко
Поэту русскому учительствовать в Талсе,
Где ВЕРУ путают, наверно, с Верико…

P.S.
А в Луганске я был в этом чёрном году,
Из Москвы. Без ракет. Наяву – не в бреду;
Не из жажды врагов,
                  не под властью идей,
                                   не за темой стихов,
                                               просто – жалко людей…
Просто там – на войне
                   (не Петро, ни Барак),
                                  не во вне, а во мне
                                              виден главный мой враг...