Евгений Санько

               По мотивам рассказов В. Шаламова

1

Вьюга волоком голодным воет
В заполярной глухой ночи.
Хриплый лай овчарок конвоя,
И прожекторов злые лучи.
Тени серые – стадом баранов.
Как из бани, из двери – пар.
Бесконечность вонючих бараков,
Леденящая жёсткость нар.
Вожделенная пайка сырая
В ослабевшей руке дрожит.
Как преддверье земного рая,
Та и эта «райская жизнь».
Недоступность вождей-колоссов,
И в глазах – затаённый страх.
Безответная вязкость вопросов,
Приговором клеймящее: «Враг!»
Сколько жизней кануло зряшно!
Словно свечки погасли в ночи.
Мне порою бывает страшно,
Страшно так, что хоть криком кричи.
Вдруг какой-нибудь вождь пожелает
Снова рай на земле создавать?
И начнёт чья-то воля чужая
Лагерями мозги промывать?!

2

У меня вчера почти что праздник,
Целый день меня никто не бил.
На тропинке около санчасти
Кто-то корку репы обронил.
Слабыми цинготными зубами
Долго, долго я её жевал.
И во рту запахло овощами,
Словно снова дома побывал.
В памяти – работа и побои.
Били все: дневальный, бригадир,
Воспитатель и хамьё блатное,
Парикмахер, надзиратель, конвоир.
Кулаками, палками, прикладом,
Всем, что им под руку попадёт.
На разводе, по дороге, на наряде,
Регулярно, каждый день и круглый год.
И с зубами выбивали душу.
Трусость с подлостью считались здесь за долг.
Дружно «дул» в начальственные уши
Стукачей «элитный» вшивый полк.
Всё-таки вчера был день удачный,
Фельдшер мне освобожденье дал.
И в вонючей тесноте барачьей
В эту ночь я хорошо поспал.

3

Срок кончался. В барачной среде
Я почти что ни с кем не общался.
Только литеры «КРТД»*
Не давали малейшего шанса.
Мне усиленно клеили «дело».
Я заранее был обречён.
Ведь под прессом голодного тела
Так легко было стать «стукачом»!
Наконец-то арест, изолятор.
Норма хлеба – всего триста грамм.
Но зато от лопаты проклятой
Отдых мышцам, измученным дам.
Получил я пять лет по доносу.
И когда снова камень долбил,
Вспоминал я свой месячный «отпуск»,
И доносчиков благодарил.

* КРТД контрреволюционная троцкистская деятельность – самое тяжёлое обвинение по 58 статье.

4

АРТИСТ ЛОПАТЫ

           «Труд есть дело чести, дело славы,
           дело доблести и геройства»
                                            И.Сталин

Тот прииск, мало был известен
В тридцать седьмом,
Где постигал я «дело чести»
Своим горбом.
От стужи время затвердело,
Едва текло.
Моё отказывалось тело
Давать тепло.
Скрипела тачка мелодично
Под стук камней.
Сновал у бункера привычно
Поток людей.
Лопата с ручкой – экскаватор,
Но мало сил.
«Да ты у нас артист лопаты!» -
Конвой острил.
Я экономил на движеньях,
Я не играл.
Назло побоям, униженьям,
Я выживал! 

ПОБЕГ

За семь лет я забыл запах воли,
Ах, как манит весенний простор!
И «добро» испытать свою долю
Дал «зелёный» вчера прокурор.*
Я уже изучил их повадки,
Только масть в этот раз не пошла.
И в холодном таёжном распадке
Пуля «вохровца» спину нашла.
Хоть весна, с неба сыплет крупчатка.
«Эту падаль обратно тащить?
Для порядка сличить отпечатки,
Да и бросить под ёлкою гнить!»
И охранник худой, конопатый,
Все его называли Васёк,
Здесь на камне тяжёлой лопатой
Обе кисти мне ловко отсёк.
И почти что не чувствуя боли,
Я колени немного поджал.
Хвойно прелым был запах у воли,
От него я смертельно устал…

*зелёный прокурор – тайга

6

Под упаковкой равенства для всех
Упрятан яд жестокой тирании.
И мелкие душонки лезут вверх,
Тая до срока замыслы лихие.
Чтоб нас, таких различных, уравнять,
Опричники охотно отзовутся.
И лапы волосатые возьмутся
По разуменью своему мозги вправлять.
Потребность в вере в душах не убить,
И, смыкая духовными вожжами,
Иконами с кровавыми вождями
Нам Бога в сердце рвутся заменить.
Предельно ясно: по тому, что сотворил,
Марксизм порочен изначально.
Как обречён существовать печально,
С подпорченными генами дебил.

7

Сегодня кончился мой срок.
Я дотянул!
Начальник царственен и строг
Бумагу ткнул.
Мы в нашей жизни не вольны,
Я не учёл.
«Оставить до конца войны!»
Я там прочёл.
Глазам не верю: «Почему?»
Короток сказ:
«Вас задержали на войну!»
Мол, был указ!
«Ты не один у нас такой!
Предатель, гад!»
Был впереди сорок второй
И Сталинград…

8

        «Но надо, надо сыпать соль на раны!
        Чтоб лучше помнить, пусть они болят»
                             В.Высоцкий

Зрелище трагически печально:
Средь тайги и каменных гольцов,
Словно обожравшийся начальник,
Сопка изрыгала мертвецов.
Всё это на страшный сон похоже:
Впадины глазниц и живота.
Кости, стянуты чешуйчатою кожей,
Сберегла нетленно мерзлота.
Новенький бульдозер по карнизу,
Словно жук, туда-сюда сновал.
От союзников получен по ленд-лизу,
Мертвецов обратно загребал.
Не дано им заново воскреснуть,
Скрылись среди вороха камней.
Но не в силах никогда исчезнуть
Из жестокой памяти моей.
После смены мимо проходили,
Сумерки глубокие уже.
Ни царапины, ни пятнышка, ни пыли
На стальном сияющем ноже…

9

Шаркаю устало по земле.
Мускулы иссохшие свело.
А колымской нет конца зиме,
И лопата давит, как бревно.
Кровоточат на морозе пальцы,
Застывая в ледяной среде.
Блеск голодных впалых глаз страдальца,
От него не скроешься нигде.
Врач налил в мензурку марганцовки,
И пинцетом ногти бросил в таз.
До барака я добрёл в потёмках.
Так «лечился» я уже не раз.
Ворот, как огромная рулетка.
Впалой грудью на него налёг.
Трос скрипит. Порода, вагонетка.
Где же вечер? Как же он далёк!

10

В Ногайской бухте бросил якорь пароход.
Последний рейс, закрыта навигация.
Войсками плотно заблокировали порт,
И по-военному пошла эвакуация.
За бунт «зека» - возмездие водой.
Залиты трюмы, а мороз не шутит.
Запомнят эту встречу с Колымой,
Такое вряд ли кто когда забудет!
Их развозили по больницам Колымы,
Разбросанным по лагерному краю.
Полуобледеневших, но живых.
И сколько их доехало, не знаю.
Но большинству не страшен был мороз.
Их штабеля на пристани лежали.
Без музыки, без траура, без слёз,
Без бирок с номерками закопали.
Был врач не мальчик, а хирург фронтовой.
Немало сделал в жизни операций.
Закуривал дрожащею рукой,
И – многие десятки ампутаций.
Завет врачебный он исполнил свято,
Но что-то всё-таки ему мешало жить..
Хирург Кубанский не хотел возврата,
Он просто приказал себе забыть!
Завеса тайн достаточно густа
В трагической Колымской эпопее.
…Спустя года, распятого Христа
Не вспомнил прокуратор Иудеи.