Борис Ефремов

­ИНТЕРНЕТСКИМ ХУЛИТЕЛЯМ ЕВГЕНИЯ ЕВТУШЕНКО

Когда ваши хилые души ещё лишь в проекте Христовом
Задумками значились только в Его всеохватном уме,
Парнишка по имени Женька
корпел над загадочным словом
В далёкой железнодорожной заваленной снегом Зиме.

Стихи выходили такие, что лучше бы не выходили,
И он самодельную прятал тетрадку из старых газет.
Но строчки опять возникали и душу его бередили,
Сквозь цепкие дебри «да ну их!»
опять пробиваясь на свет.

И вновь он записывал мысли, огрызок губами мусоля:
Когда-нибудь что-нибудь выйдет из этого изо всего.
Рождался сибирский характер,
рождалась сибирская воля.
Потом они так пригодятся в нелёгкие годы его.

Ещё ваши хилые души ни чуточку не осознали,
Что жить им на этой планете, а значит и вволю грешить,
Парнишка по имени Женька
на крепость из крови и стали
Поднялся, одними стихами надеясь её сокрушить.

Ещё он по-ленински думал,
что в крепости стены прогнили,
Ударь кулаком их покрепче, и сразу же рухнут они.
Но стены лишь с виду гнилыми,
лишь с виду непрочными были,
На деле стоять предстояло ещё им немалые дни.

Конечно, уже загнивала могучая наша держава,
Конечно, для власти навозом уже становился народ,
Но били всё так же железно, хотя уже более ржаво,
Всех тех, кто вывёртывал души по зову Христа на испод.

Сибирских морозов закалка поэту вот так помогала.
И то, что партийным разносам
он был, как признанию, рад.
И то, что на сценах московских их пятеро было сначала.
И то, что пополнился вскоре
талантливый Женькин отряд.

И чем их увесистей били,
тем, взгляд распахнувши, Россия
Сильнее спасительных ливней
правдивые строчки ждала.
А ваши грядущие души уже до рожденья спесиво
Готовились встретить ухмылкой поэта святые дела.

Изменой былым идеалам его совестливые муки
Вы слишком легко посчитали до нынешней жизни своей,
В которой ни страшных сугробов,
ни липкой вокзальной грязюки,
Ни голода, ни инвалидов, ни гибельных очередей.

Вам выпало горе родиться
в нежданно зажиточных семьях,
Где дачи, счета, иномарки, компьютеры и Интернет.
Где всё, как в далёких, не наших,
каких-то загадочных землях,
Где всё, как в старинном Эдеме,
лишь Бога и счастья в них нет.

Вам видеть и знать не случилось,
как всё это цветом махровым
Из гнусных советских развалин
так быстро и пышно взошло,
Из жутких развалин державы, которую огненным словом
Крушил Евтушенко, считая её за великое зло.

Вам видеть и знать не случилось.
Но всё это в сердце поэта
Вошло как смертельная пуля;
Но в сердце из крови и жил –
Зиминской, сибирской породы.
И вновь на растление это
Поэт безбоязненно бросил остатки разгневанных сил.

В строю, что когда-то считался
не жидким, не хилым, но сильным,
Он нынче один, с неизбежной сутулинкой прожитых лет,
«Куда ты! – кричит он. – Подумай!
Очнись от дурмана Россия!»,
Но снова певцу и пророку – немое бессловье в ответ.

Элита в молчанку играла, народ от усталости спился,
Лишь только поэту на помощь
спешил незнакомец вдали.
И рой ваш, и в сласть и в охотку,
вовсю над поэтом глумился.
И вы об него вытирали ботинки, – когда бы могли.

Но где будут ваши издёвки, вульгарные ваши словечки,
Когда от безумья очнётся, воспрянет наш нищий народ,
Когда всероссийской святыней
зиминское станет местечко,
Когда к евтушенковским бюстам Россия цветы понесёт?

Вылазьте из нор интернетских,
покиньте туман виртуальный,
Шеренгою вашею встаньте народной реки поперёк!..
При жизни Иуды презренней в России поэт гениальный,
И только гораздо позднее он Божий поэт и пророк.
25.0312 г., вечер,
Прп. Симеона Нового Богослова.